– Но ведь он хан Золотой Орды.

– Сердцу не прикажешь, – упрямо сказала Кундуз.

– Такое сердце надо вырвать и выбросить.

Кундуз усмехнулась. Надо было бы промолчать, но в душе закипал гнев, и она не смогла справиться с ним.:

– Да, я не любила хана. Но есть женщины, которые любили его. Их сердца не стали бы есть даже собаки.

Красивое лицо Кутлун-Шаги побледнело, хищно затрепетали ноздри.

– Может быть, ты скажешь мне, кто эти женщины?

– Дочь великого Кайду должна об этом знать лучше меня…

– За такие слова тебе следовало бы выколоть глаза!

Кундуз тихо засмеялась:

– Лучше прикажите отрезать мне косы, как это сделала Тогуз-хатун…

Глаза Кутлун-Шаги сузились, и в них блеснул мстительный огонек.

– Нет. Я не стану портить твои красивые волосы. Завтра приедет мой отец, и я подарю тебя ему. Если же я отрежу твои косы…

– Он все равно возьмет меня, – перебила Кундуз. – Нет такого монгола, который бы отказался даже от старухи…

– Укороти язык! – крикнула вдруг Кутлун-Шага. – Иначе я прикажу пролить твою кровь! Если бы встретилась ты мне в степи!..

– Я готова, – дерзко сказала Кундуз. – Пусть дадут мне коня и оружие.

Нукеры, женщины, девушки – все, кто был в шатре, затаили дыхание. Неслыханную дерзость позволила себе женщина-кипчачка – она вызвала ханскую дочь на поединок. Чем ответит дочь бесстрашного Кайду – сама воин, не знающий страха?

Кутлун-Шага прикрыла глаза и вдруг тихо спросила:

– Это твой ребенок?

Сердце Кундуз сжалось от недоброго предчувствия, от близкой беды.

– Да.

– У тебя же нет мужа? От кого же ты успела его родить?

– Я говорила… У меня был человек, которого я любила…

Кутлун-Шага вдруг быстро открыла глаза, на щеках ее выступили красные пятна, заметные даже сквозь бронзовый загар.

– Значит, сын тебе дорог как зеница ока… Или ты сейчас же упадешь мне в ноги и станешь просить прощения за свою дерзость, или я прикажу моим нукерам зарезать его у тебя на глазах!

Кто-то тихо охнул, и в шатре наступила звенящая тишина. Кутлун-Шага ждала ответа.

С поразительной ясностью Кундуз вдруг поняла, что дочь Кайду выполнит свою угрозу. Сама она не боялась смерти, но Акберген должен был жить. Тяжкая доля выпала ему с самого первого дня рождения, но у Кундуз было сердце женщины, и она хотела и верила, что когда-нибудь к мальчику придет счастье.

– Ты слишком долго думаешь! – шепотом сказала Кутлун-Шага. Она подалась всем телом вперед, похожая на змею, готовую к нападению.

Кундуз тихо, в голос, заплакала. Она прижала тело мальчика к своему и вдруг поняла, что не сможет его защитить ничем, кроме унижения.

– Пусть бог заставит тебя однажды заплакать так, как плачу я… – сквозь рыдания сказала Кундуз.

– Кутлун-Шага вскочила с тора.

– В ноги! В ноги! – задыхаясь от ярости, закричала она, подбежав к Кундуз.

– Целуй же сапоги великой Кутлун-Шаги… – шептала едва слышно пожилая женщина, наливавшая им кумыс. – Целуй!.. И она простит тебя, твой сын будет жить!..

– Не надо, мама, не надо! – крикнул вдруг Акберген. – Пусть лучше я умру!..

Шепот, похожий на порыв ветра, пронесся среди тех, кто был в шатре.

Кутлун-Шага словно пришла в себя, пелена ярости упала с глаз, и она с интересом и удивлением посмотрела на мальчика: