Я так была оглушена его напором, его жадностью, его бесцеремонностью, что не сразу поняла, что могу говорить, что он уже не терзает мои губы, переключившись на шею и грудь.

Слова из головы все вынесло, я еле открыла рот, чтоб прохрипеть:

— Нет, нет…

Не надеясь, что услышит. Но он услышал, поднял голову, опять поймал мой взгляд, наверное, поняв, что пугает меня до невозможности, остановился.

А в следующее мгновение я уже была свободна.

— Пошла нахер отсюда, — он отвернулся, опять пряча глаза.

Видно было, что он старается успокоиться, сжимает и разжимает кулаки с белыми от напряжения костяшками.

Я сделала движение в нему навстречу, сама не понимая, что хочу сказать, но он опять, как в самом начале, отшатнулся и повторил еще злее:

— Нахер, я сказал!

Я выбежала из библиотеки, не помня себя, в голове все перемешалось, ни одной связной мысли.

И до сих пор так, до сих пор!

Я не понимаю, что это было!

Зачем я так поступила? Зачем пошла к нему? Чего хотела?

А он? Он зачем? Почему так? Как будто хотел обидеть, наказать! За что?

Опять этот вопрос. Мне кажется, что я все время, пока общаюсь с Диксоном, буду задавать его. Потому что более непонятного, невозможного человека я не встречала в своей жизни.

Но самое ужасное не это.

Он сделал мне больно, да. Он вел себя грубо и дико, да. Он меня напугал, да.

Но.

Мои губы до сих пор болят сладкой болью от его поцелуя, моя шея, моя грудь в красных пятнах, грозящих перейти в синяки, и прикоснуться к себе страшно.

Но хуже всего другое.

Мой неровный и дикий стук сердца при воспоминании об этом.

Мои красные до бордовых пятен щеки.

Мое понимание, что.

Мне хотелось бы.

Повторить.

Диксон, плюнув окончательно на данное себе слово экономить курево, достал еще одну сигарету.

Нехер. Потом поищет еще.

А сейчас надо успокоиться.

Надо же!

Не, ну надо же!

И чего же тогда она? А он?

Он-то чего?

Мудак, какой мудак!

Неподалеку зашевелился и сел Рик, а значит прошло уже два часа.

— Иди спать, Диксон, — Рик покрутил головой, прогоняя сон, заботливо укрыл Лори своей курткой. От Дерила не укрылось, насколько нежным было его движение. Насколько полным любви и боли взгляд.

Лори, конечно, сука. Но, бля, куда деваться, если любишь?

Как быть? И простить невозможно, и не быть рядом нереально.

Да уж.

Вот кому он вообще нихера не завидовал, так это Граймсу.

— Неохота спать, я посижу, — пробурчал он, затягиваясь обстоятельно, — поспи еще, разбужу, если надо будет.

— Тяжелый день завтра, надо отдохнуть, приятель, — Рик, по своей коповской привычке, старался предусмотреть все.

— Сам решу, ложись, — Дерил отвернулся, не желая продолжать разговор.

Рик посмотрел на него, потом положил руку на плечо в жесте поддержки, слегка сжал:

— Не мучай себя, друг, все равно сейчас ничего не изменить. Ты же знаешь, мы сделаем все, что можно.

Дерил дернул плечом, скидывая руку и еле сдерживая себя, чтоб не высказать Граймсу все, что он думает о его нихера не уместной поддержке.

Нехер утешать. Сам виноват, мудак, самому и расхлебывать.

Вообще не стоило всех тащить с собой.

Один бы смотался по-быстрому.

Но шерифа же не переубедишь, упертый, как … Как коп.