– Va bene. Che bello[107], – сказала она.

Пока Тони оплачивал покупку, Чичи перебирала развешанные образцы ткани. Ее завораживали работы Фортуни – золотистый бархат с вытравленным голубым узором, лиловый с нежно-зеленым, царственный красный дамаск. По мнению Чичи, эти ткани были чересчур роскошны, чтобы превратиться просто в платье, шторы или покрывало, едва ли не слишком великолепны, чтобы послужить какой-то обычной, повседневной цели. Иногда достаточно просто постоять рядом с чем-то прекрасным. Нет нужды им владеть, не нужно находить применение, не нужно ничего создавать. Пусть оно существует просто как воплощение красоты, чтобы доставлять радость.

Ее очаровали детали тканевого дизайна, сама манера рисунка, но Чичи понимала, что иного зрителя подобный уровень мастерства способен смутить, вызвав противоположную реакцию. Кого-то вид этой красоты может привести в бешенство, и разозленный человек попытается уничтожить произведение искусства, просто потому что оно настолько ошеломительно прекрасно. Все были наслышаны о том, как конкуренты Фортуни пытались его разорить. Человеческая зависть едва не уничтожила Дом Фортуни.

Тони Арма заводил очередную любовницу или женился не потому что женщина его вдохновляла – дело было всего лишь в обладании ее красотой и возможностями, которые открывала новизна. Значит, все-таки речь шла не о любви. Просто этот мужчина пытался окружить себя красотой, чтобы почувствовать хоть что-нибудь и надеясь, что красота откроет ему истину. Но пока что ничего подобного не произошло. Зато красота бесконечно подпитывала творчество Чичи.

– Как тебе это место? – спросила она.

– Италия?

– Фортуни.

Тони скользнул взглядом по салону.

– Бархат как бархат.

– Ну-у, вовсе нет!

– Ты видишь то, чего не вижу я, – признал он.

– И так было всегда, – сказала Чичи.

– Потому мы с тобой и друзья. Ты глядишь за меня, а я – за тебя, – пожал плечами Тони.

– И что же такое ты видишь за меня? – поинтересовалась Чичи.

– Я подталкиваю тебя к сочинению музыки.

– Но я ее сочиняла и до встречи с тобой.

– Да, но не так много и не так удачно.

– Ты считаешь это своей заслугой?

– Твой талант – нет, конечно. Но я считаю своей заслугой, что понимаю, насколько ты великолепна, и довожу это до твоего сведения. Справедливо?

Чичи не ответила. Тони вручил ей красиво упакованный отрез бархата, сложенный аккуратным прямоугольником и обвязанный тисненой шелковой лентой. Она прижала сверток к груди, как школьница любимую книжку.

– Спасибо, – сказала она.

– Мне нравится видеть, как ты улыбаешься, малыш.

Чичи стояла на террасе своего гостиничного номера с видом на Доломитовые Альпы. Белоснежные соляные макушки горных пиков казались освещенными изнутри; низко в небе повисла похожая на жемчужину бледно-розовая луна. В дверь постучали.

– Ты что, серьезно? – спросила Чичи, открыв дверь.

На пороге стоял Тони с двумя бокалами и бутылкой просекко.

– Вот как ты встречаешь любовника? Не способствует уверенности, знаешь ли!

– Ступай назад в свою комнату, старче.

Чичи собиралась было закрыть дверь, но Тони остановил ее: