Думал ли я когда-нибудь, что мне придется писать воспоминания о Грише…

Впервые я его увидел в 1959 году. Мы ухаживали вместе за девушками из одной компании, манекенщицами Московского дома моделей. В то время демонстрации одежды проходили вроде концертов. Показы моделей перемежались выступлениями, разными концертными номерами.

И вот на одном из таких показов я увидел Гришу. Он тогда еще учился в медицинском, но уже писал и в тот вечер выступал в программе. Помню этот зал и кудрявого Гришу, который вышел на сцену и читал что-то смешное. Я обратил на него внимание, потому что знал: он ухаживает за подругой моей девушки Алены. Тогда он меня интересовал только с этой точки зрения. В ту пору мода уже была в моде: манекенщицы выезжали за границу, участвовали в показах, а мы и представить себе еще не могли, что это такое. Впоследствии Алена стала моей женой, с которой я прожил десять лет. А Гришин роман, вероятно, угас. И спустя несколько лет он влюбился в очаровательную Любу, с которой они прекрасно прожили много лет, до самого его ухода.

Разумеется, я очень хорошо знал Любу Горину: она работала на «Мосфильме» и была редактором некоторых картин, в которых я снимался. У них был замечательный дом, хлебосольный, красивый, уютный, прекрасная атмосфера. Казалось, он даже светился по-особому. Для Гриши, видимо, эта атмосфера была крайне важна, вспоминаю его эпопею с их первым домом на Тверской, в котором, после того как в нем открыли ночной клуб, стало невозможно жить. Тогда он в одиночку пытался противостоять тем, кто начал захватывать центр Москвы. Мне так и помнится: Гриша с трубкой, тактичная, молчаливая Люба, которую он очень любил, симпатичнейший, обожаемый ими пес Патрик. У них всегда было хорошо, и не хотелось оттуда уходить.

Я не могу сказать, что мы с Гришей были друзьями. Но нас соединяла с ним какая-то близость. Он доверял мне, а я ему — до вещей совершенно интимных, о которых я не имею права говорить. Мне всегда с ним было очень хорошо, просто замечательно. Он был понимающим, мягким, никогда не подавлял собеседника.

Дважды я снимался в картинах по его сценариям: «О бедном гусаре замолвите слово» Эльдара Рязанова и детективе «Шерли Холмс» Алексея Симонова. Вторая картина снималась в Вильнюсе, и Гриша туда приезжал. Там было много совместных обедов и ужинов, прогулок, разных разговоров. Говорили о жизни, а в это понятие входили и женщины, и театр, и наши товарищи, артисты и режиссеры. О чем только мы не говорили. Стояла поздняя осень, кругом лежали красивые желтые листья. И я никогда не забуду, как мы шли к месту съемок, и я по дороге читал ему какие-то свои эпиграммы (тогда я еще этим занимался), и как он на них реагировал. Почему-то ему понравилась эта: «На небо взлетел писатель, звездный час его настал, легок, пуст, парит в халате, все, должно быть, рассказал».