– Мой враг мертв, – пробормотал Бату, глядя на неподвижное лицо Гуюка.

От Хубилая он знал, что хан уедет из лагеря без охраны. Ждал целых три дня – лежал и наблюдал, рискуя быть обнаруженным дозорными. Его постоянно одолевали сомнения куда сильнее жажды. А вдруг Хубилай ошибся? Вдруг он впустую теряет время, вместо того чтобы спасать своих людей? Бату был очень близок к отчаянию, когда наконец показался Гуюк…

Он все стоял и смотрел на трупы. Оказывается, уже наступила короткая летняя ночь, хотя схватка долгой не показалась. На убитого орла Бату глянул с сожалением: он знал, что предка этой птицы приручил сам Чингис. Воин расправил плечи, вдохнул свежий воздух и ощутил, как боль стихает. Раны он получил несерьезные и неплохо себя чувствовал. Кровь так и бурлила, Бату дышал полной грудью, наслаждаясь жизнью. Он ничуть не жалел о решении сразиться с ханом. Бату взял с собой лук и вполне мог убить и Гуюка, и его слугу из засады, но выбрал способ достойнее. Он рассмеялся. Что будет с народом без Гуюка, Бату не знал и знать не хотел. Главное, спасены его люди. Усмехнувшись, он вытер свой меч о рубаху слуги, вложил в ножны и зашагал к коню.

Когда подъехал Мункэ, воины стояли у тела хана, молчаливые и подавленные. Вставало солнце, на деревьях каркали вороны. Казалось, нижние ветви сплошь облеплены черными птицами, а сколько их опускалось на землю, хлопало крыльями и поглядывало на мертвеца… Пока Мункэ спешивался, воин раздраженно пнул одного из них; впрочем, тот успел улететь.

Гуюк лежал недвижим, с отцовским мечом на груди. Мункэ склонился над телом хана, спрятав чувства под равнодушной маской, которая со временем появляется у каждого воина. Он долго так стоял, и никто не решался заговорить.

– Воры забрали бы меч, – наконец изрек Мункэ глубоким, полным гнева голосом.

Он поднял меч, вытащил из ножен и увидел, что клинок начисто вытерли. Взгляд орлока скользнул по трупам и остановился на кровавых пятнах, темневших на одежде ханского слуги.

– Ты никого не видел? – вдруг спросил Мункэ, повернувшись к дозорному, стоявшему ближе всех к нему. Бедняга аж содрогнулся.

– Нет, господин, никого. – Он покачал головой. – Хан не вернулся, и я отправился его искать. Потом… направился к вам.

Мункэ буравил его взглядом, и дозорный в страхе отвел глаза.

– Ты должен был проверить восточные земли, – тихо напомнил орлок.

– Господин мой, хан приказал вернуть дозорных в лагерь, – отозвался боец, не решаясь поднять голову.

Он заметно потел, струйка пота слезой ползла по щеке. Вздрогнул, когда Мункэ вытащил меч с рукоятью в виде волчьей головы, но не отступил, а так и стоял, потупившись.

Ни один мускул не дрогнул на лице Мункэ, когда он замахнулся и отрубил дозорному голову. Безвольное тело упало наземь, но орлок повернулся к нему спиной. Хубилая бы сейчас сюда! Вопреки неприязни к увлечению брата всем цзиньским, Мункэ чувствовал, что тот дал бы дельный совет. Сам он был в полной растерянности. Убийство шпиона не выместило и малой доли его гнева и разочарования. Хан убит. Кто виноват, если не Мункэ, орлок его войска? Он долго молчал, потом глубоко вдохнул, набрав в легкие побольше воздуха. Тулуй, его отец, отдал жизнь за спасение Угэдэй-хана. Мункэ был с отцом до конца и лучше других знал почетные обязанности своего поста. Он не мог сделать меньше, чем отец.