Расследование дела поручили известному инспектору Азиму Абд-эль-Дайиму. Коренной каирец, он прекрасно знал квартал Эль-Аббасия. Все это позволяло ему работать в подобном месте, не рискуя немедленно быть растерзанным местными жителями. Однако инспектор не нашел ни одного свидетеля и ни одной улики.
Второго марта на грязной улочке в районе Эль-Хусейния обнаружили тело шестилетней девочки; она не была разорвана надвое, но ее состояние оказалось не менее ужасным. Пять человек, один за другим, подходили к изголовью постели, где лежало тело, и ни одному не удалось сохранить спокойствие: никто не смог сдержать слез, некоторых рвало, других потом в течение многих ночей преследовали кошмары.
Самир стал третьей невинной жертвой: его нашли на кладбище Баб аль-Наср,[29] голова ребенка лежала плашмя на могильной плите.
Связь между преступлениями не вызывала сомнений. Хотя следы насилия имели разный характер, каждое из убийств отличалось невообразимой жестокостью. Трудно поверить, что эти преступления — дело человеческих рук. Все трое детей жили в бедных кварталах, в семьях, практически не имевших средств к существованию; все почти одного возраста. Все трое были замучены до смерти, исцарапаны, покусаны — до такой степени, что куски плоти буквально отрывались от тел; трупы еще и подверглись осквернению.
Джереми Мэтсон оборвал трубку телефона; детектива видели сразу в нескольких местах. Он перестал расследовать убийство археолога, который вел раскопки в подземельях Каира, тем более что это расследование все равно зашло в тупик; добился, чтобы дело об изуродованных детях поручили ему. Азима Абд-эль-Дайима назначили его напарником, так как тот знал арабский язык и имел другой цвет кожи. Спустя три дня, 14 марта 1928 года, зазвонил телефон Мэтсона — и с этого момента жизнь детектива полетела в тартарары.
12
Марион положила книгу в черном переплете на колени, одним глотком допила остатки джина с апельсиновым соком и налила второй стакан. Живительная влага снова обожгла горло, оставляя горьковатый привкус — как и написанное в дневнике. Марион погладила обложку ладонью; начало очень сильное. Автор явно редактировал текст некоторое время спустя, причем уделял особое внимание последовательности изложения фактов. Вводя читателя в курс дела, он использовал прием ретроспекции.[30] От первых же фраз веяло грустью; душа Джереми Мэтсона явно была изранена, страдание сочилось словами из-под переплета. Вопреки тому, что автор утверждал в предисловии, книга воспринималась совсем не как сухой отчет о происшедших событиях: Джереми до последней капли излил здесь свою боль.
Еще один момент беспокоил Марион: автор крайне редко употреблял местоимение «я», а писал «мы», словно стремясь спрятаться среди других. Под этим словом подразумевались полиция, англичане, люди вообще или их отдельные группы.