Ночи удалось утихомирить ярость солнца: стало гораздо прохладнее, но пройдет еще час или два, прежде чем в вагоне спадет духота. Прямо напротив Мэтсона рельсы вплетались в столь любимый им пейзаж: череда стальных червей, поблескивающих под луной, уходящих в бесконечность, подобно нитям судьбы, разворачивающимся из клубка… Немного ниже, за зданием, где располагался Музей железной дороги, за гигантским ртом-аркой из покрашенного в оранжевый цвет камня, высиживал стальных змей Центральный вокзал. Под этим сводом находили временное убежище безвестные путешественники. В сотне метров от вагона, в котором жил Джереми Мэтсон, с громыханием проехал трамвай с пучком голубых искр на короне токоприемника. Трамвайная линия вела в шикарные кварталы Гелиополя, расположенные к северо-востоку от города. Женщины и мужчины ездили в разных вагонах; на многих лицах улыбки, какая-то девушка даже громко смеялась — здесь было много молодых европейцев.

Джереми провожал трамвай взглядом, пока от вагона не осталась лишь сияющая дымка, подсвеченная красными фарами. Губы его сжались так плотно, что начали бледнеть; он громко сглотнул; рука шарила в кармане штанов из бежевой ткани… Наконец он вытащил оттуда порванный листок бумаги. Несколько строчек текста, написанного красивым почерком, покрывали верхнюю половину записки. Рука Джереми закрывала ее почти целиком, за исключением самой последней фразы: «Самир. 5 лет». Он сжал кулак, но все попытки справиться с комком в горле оказались тщетными — глаза затуманила влажная пелена; под чисто выбритой кожей скул перекатывались желваки.

Ночь смотрела на него миллионами звезд — ясными, слегка подрагивающими глазами небесных циклопов. Капля упала на записку рядом с именем Самир и тут же впиталась в бумагу. Жидкость расплывалась по волокнам, влажное пятно росло, становилось все больше и наконец достигло имени мальчика.

Во вторник утром Марион открыла дверь брату Дамьену. Она была жизнерадостной и нарядной: поверх свитера и джинсов надела пальто из белой шерсти, на голову — шерстяную шапочку, за спиной на ремне висела сумка. Брат Дамьен взглянул ей в лицо так внимательно, как будто раньше никогда ее не видел: зеленые глаза женщины словно стали ярче… Монах на секунду задумался о происхождении ранки на ее нижней губе, но сумел обуздать свое любопытство.

В Авранш они приехали до половины десятого и сразу поднялись в комнату под крышей. Работа по составлению описи в полном молчании протекала до полудня, когда монах предложил Марион спуститься на обед. Она рассчитывала, что ей удастся отделаться от компании и в одиночестве почитать дневник, лежавший в сумке, однако обстоятельства сложились иначе. Хранитель библиотеки настоятельно приглашал их пообедать вместе, чтобы затем провести детальный исторический обзор рукописного наследия Мон-Сен-Мишель.

Когда в конце дня Марион и брат Дамьен возвратились в аббатство, женщина почувствовала, что у нее начинает болеть голова. Что стало причиной — постоянное напряжение глаз при чтении заголовков в потемках или пыль? В стенном шкафчике ванной комнаты Марион отыскала упаковку эффералгана, приняла лекарство и легла на постель в ожидании, пока боль спадет. Сумерки ее убаюкали, и Марион провалилась в бессознательное состояние полусна…