. Пятнадцать лет назад, еще до Стахора, чтоб на него чесотка напала, я тут проходил во времена последней с ними войны. Тогда они нисколечко не отступили от заведенного порядка: даже не дали нашим подойти к Чагану вплотную, скатились с перевала четырьмя полками, под прикрытием крепостных орудий… Сейчас – ничего подобного. Ну не идиоты же они, в конце концов! У Стахора немало толковых генералов, служивших еще при позапрошлом царствовании, я многих знаю заочно, как это у военных водится… Это насквозь неправильно. Они не могут не понимать: если мы, пусть даже не взяв Чаган, просто-напросто заключим его в осаду, все равно им придется трудно, мы прочно сядем на перевале… Получается, что они совершенно добровольно предоставляют нам шанс прорваться за перевал… – он умолк и взглянул на Сварога со странным выражением. – Ваше величество… А вы ничего такого не организовали? Может, я о чем-то не знаю? А вы заранее знали? Могли бы хоть намекнуть, я как-никак не интендантский капрал…

– Ничего подобного, – сказал Сварог. – Честью клянусь. Представления не имею, в чем дело.

– Но тогда… Так себя ведет только натуральный изменник…

– Или человек, который готовит какой-то поганый сюрприз, – совсем тихо произнес Сварог. – Нет, я и на этот счет ничего не знаю, не нужно на меня так смотреть…

– Ваше величество, вы что, тоже что-то такое чувствуете? – спросил Гарайла, отводя взгляд.

– А вы? – уклончиво поинтересовался Сварог.

– В том-то и дело, – признался маршал совершенно незнакомым голосом. – У нас, степняков, на такие вещи, надобно вам знать, смотрят серьезно: смутные предчувствия, непонятная тоска…

– Я слышал, – сказал Сварог. – Я и сам к таким вещам отношусь без всякой насмешки…

– Вот то-то и оно, – сказал приободрившийся Гарайла. – Знали б вы, как меня мутит уже второй день… Самое паршивое – ничего нельзя описать словами. Просто места себе не находишь, тоска, хоть волком вой с кургана. Но это не надуманные страхи – со мной такое уже бывало и перед Тиморейскими полями, и перед Аскаранской битвой, и еще пару раз, непременно в преддверии чего-то особенно кровавого и немаленького по размаху… Душу мозжит – нет никакого спасу…

Он сердито засопел и с размаху вогнал в стол ножку огромного циркуля, пригвоздив карту окрестностей к стопке других.

– Вообще, творится леший ведает что, – сказал он чуточку отрешенно. – И не только здесь. У меня аккурат перед кампанией были в гостях ратагайские старые знакомцы. Ну, посидели, выпили… Когда языки развязались, все в голос стали твердить, что в последнее время в Ратагайской пуште нечисто. Знамения всякие нехорошие, о которых только старики и помнят, в степях ночью промелькивает всякая нечисть, которой там отродясь не водилось, воет в сумерках непонятно кто, как ни разу прежде… Кони себя ведут так, словно тоже все это чуют, табунщики обеспокоены не на шутку… Иные даже говорят, что ночью в степях видели Барлая, и кое-кто из них – люди безусловно надежные, шутить и врать не станут. А это совсем скверно, это к худу. Барлай, по прикидкам, лет с тысячу как не показывался… Слышали про такого?