Кроме звезд, планет, туманностей, потоков частиц и пустых пространств, Галактика, несомненно, обладала тем, что на Земле называли ноосферой, то есть информационным полем, порожденным чувствами и мыслями разумных созданий, воображением, речью и письменными знаками либо их эквивалентом – если, в силу биологических причин, эти земные понятия были неприменимы. Вряд ли существовал барометр, отражающий климат этой вселенской ноосферы, но если бы такой прибор изобрели, его стрелка колебалась бы между неприятием, недоверием, отвращением и откровенной ненавистью. В этом и состояла проблема. О ее причинах можно было многое сказать, но в данный конкретный момент важнее казались последствия – расовый эгоцентризм и взаимная вражда. Этот кризис тянулся столетиями, если не дольше, внушая мысль, что ничего необычного в том нет и нет никакого кризиса, а есть некий modus vivendi,[29] естественное состояние Галактики.

Но Ульман, Капур и Быстров так не считали. Быстров был философом, Ульман – математиком, а Капур – ксенологом, специалистом по инопланетным расам; их альянс сложился в одном из филиалов Звездной Академии, где они преподавали. Плодом их совместых усилий стала теория, гласившая, что у галактических народов, несмотря на различия психики и биологии, есть общие ценности, понятные всем, а значит, имеется база для договоренностей и мирных контактов. Вопрос о ценностях оставался открытым, их список еще предстояло уточнить, и Капур прозорливо отмечал, что термин «жизнь» в этот перечень не входит. Для землян, кни’лина и лоона эо жизнь, конечно, была наивысшим сокровищем, но хапторы не слишком ее ценили, а дроми относились с полным равнодушием к факту своего существования – как и сервы, если считать их отдельной разумной расой. Что думали о категории «жизнь» сильмарри и лльяно, скрывал туман неведения, но вряд ли смерть, событие неотвратимое, пугала их с такой же силой, как гуманоидов. Даже среди фаата жизнь и смерть воспринимались по-разному – уже от того, что одни жили тысячелетие, а другие – считаные годы.

Хотя в теории Ульмана, Капура и Быстрова были лакуны и неясные места, она все же могла послужить руководством к действию. Так, из нее вытекало более широкое понятие о справедливости, в поле которой попадали не одни земляне и их собратья-гуманоиды, но все галактические расы, независимо от их развития и технологического уровня. Справедливость достигалась через особый механизм разрешения конфликтов, которые считались не частной акцией спорящих сторон, а многогранным событием, касавшимся всей галактической ноосферы – причем не только в данный момент, но также в грядущем.

Важный вывод, но не единственный и не самый шокирующий! Ульман, Капур и Быстров были решительно не согласны с тем, что люди всегда и во всем правы; они утверждали, что это лишь проявление земного эгоцентризма и ксенофобии. Несогласие по этому пункту стало названием Коллегии, учрежденной ими, как сказано выше, в 2312 году. К этому времени у них появились единомышленники, люди гораздо более серьезные, чем в погибшей группе Петерса, – среди них были парламентарии, ряд крупных писателей и ученых, администраторы нескольких планет Фронтира и даже адмирал, командующий Флотом Обороны Солнечной системы. Таким образом, статус Коллегии Несогласных сразу был высок, и, определившись со своими функциями, она органично вписалась в политическую систему Федерации. Ее считали противовесом Флоту и Совету, союзом людей, способных оценить проблемы не с точки зрения землян, а с более общей, надчеловеческой, позиции, иногда оригинальной, странной и даже неприемлемой на первый взгляд, но, как было доказано на опыте, весьма продуктивной.