Как Ирина ни пыталась оттянуть момент, но настало время Кириллу уезжать. Они проснулись в половине пятого, осторожно спустились по старой скрипучей лестнице, выпили кофейку, и Кирилл побежал к станции, сжимая в руке сверток с огромным бутербродом, который Ирина сделала ему в дорогу.

Она немного постояла возле калитки, глядя, как исчезает утренняя роса с травы и пышных кустов шиповника, а над полем вдалеке рассеивается легкий молочный туман, как рассветное солнце красит в розовое облака, послушала пение птиц и вернулась в дом.

На цыпочках, крадучись вошла и прислушалась. Все тихо. Можно и ей идти досыпать, но Ирина вернулась на веранду и вылила себе в чашку все содержимое кофейника.

Кофе почти не остыл, она пила крохотными глоточками и думала о том, как хорошо прошли эти три дня.

Почему-то хотелось думать, что она снова беременна.

Ирина улыбнулась, представив, как они будут ждать девочку, но родится, конечно же, мальчик.

Тут лестница заскрипела и спустилась Гортензия Андреевна. Она всегда поднималась примерно в это время.

– Ирочка, доброе утро!

Ирине стало стыдно, что выпила весь кофе, и она заторопилась как можно скорее поставить кипятиться новую порцию воды.

Гортензия Андреевна вышла в летнюю кухню и вернулась с серебристым цилиндриком в руках. Там был растворимый цикорий – жуткая субстанция, которую учительница неукоснительно пила каждое утро с двумя кусочками черного хлеба, слегка смазанными маслом и присыпанными солью.

– Так вот, Ирочка, докладываю вам, что удалось выяснить.

Хотелось еще немного помечтать о новой беременности, поперебирать в памяти упоительные минуты ночи, но при Гортензии Андреевне делать это было нельзя. Пришлось убрать с лица блаженную улыбку и обратиться в слух.

Что ж, старая чекистка действительно не зря каталась в город как на работу. Она снова побывала у Макарова, агитировала его объединить дела, во‐первых, проявить к ним самое пристальное внимание, во‐вторых, и, самое главное, оказать всяческое содействие Виктору Зейде в его научной работе.

– И?

– И Федор Константинович послал старую дуру подальше, – хмыкнула Гортензия Андреевна, – правда, в восхитительно вежливой манере, тут претензий к нему нет никаких.

Потерпев поражение в высоких кабинетах, учительница отправилась на встречу с Севой и выяснила поистине удивительные подробности. Тщательнейший анализ не выявил никаких следов фармакологического воздействия ни у первой, ни у второй жертвы. Обе девушки были абсолютно чисты, даже следов алкоголя не обнаружилось, хотя только опьянение могло бы объяснить, почему они оказались на пустырях в компании убийцы. По оперативной информации, у обеих не было сколько-нибудь серьезных отношений, вероятно, обе страдали от этого, а алкоголь и женское одиночество – эта гремучая смесь заведет куда угодно.

Гортензия Андреевна заключила, и Ирина была с ней согласна, что это указывает на знакомство жертвы с преступником. И учителя, и родители талдычат как заведенные, что девушкам нельзя пить, носить короткие юбки, краситься и шляться где попало. В принципе, никогда не вредно вести себя прилично, но глупо считать, что это убережет от нападения преступника. Думать, что все жертвы маньяков были пьяными и беспутными, – оскорбительно для памяти этих жертв. К сожалению, патологический убийца не только жесток как зверь, он еще и по-звериному хитер. Он может подкараулить мирно возвращающуюся с работы женщину и убить ее в темных закоулках двора или в подъезде, которые, кажется, специально проектируют так, чтобы маньяку было где уединиться со своей жертвой. Но чтобы разумная трезвая девушка отправилась с ним в уединенное место, не привлекая внимания, маньяк должен проявить просто дьявольскую изобретательность.