Крестьянка встала. Слезы навернулись ей на глаза.
Перед этим немым упреком Фредерика не могла устоять. Она бросилась на шею незнакомке и стала просить у нее прощения.
— Милое мое дитя, — произнесла крестьянка, — никогда не подозревай меня в злых намерениях. Это причиняет мне боль, но еще больше вреда это принесет тебе самой. Почему я так пекусь о тебе? Тому есть тысяча причин, но я не могу говорить с тобой о них. Некогда в час смятения я совершила поступок, который может очень дурно отозваться в твоей судьбе. До сих пор Господь нас хранил, и то, что могло бы тебя погубить, похоже, оборачивается к лучшему. Но как знать, что нам готовит будущее? Если с тобой стрясется беда, не кто иной, как я, буду в ней повинна. Вот почему моя жизнь посвящена тебе. Ты можешь взять ее, когда пожелаешь: она твоя. Как только я тебе понадоблюсь или просто возникнет что-то, о чем надо будет мне сообщить, что бы это ни было — перемена ли судьбы или перемена жилья, — напиши мне, как ты по своей доброте всегда делала прежде, по тому же адресу, в Гейдельберг. Чтобы в конце концов не вышло так, что я потеряю тебя из виду. О, молю тебя, верь мне!
Она повернулась к Лотарио и продолжала:
— Вы остаетесь в Париже, так вот, в поручаю ее вам. Приглядывайте за ней, не спускайте с нее глаз. Она со дня на день может оказаться в страшной опасности, о которой не подозревает.
— К несчастью, — проговорил Лотарио, — я не имею права покровительствовать фрейлейн.
— Да нет, вы имеете! — возразила незнакомка. — Я вам клянусь, что имеете.
— В самом деле? Однако фрейлейн Фредерика едва ли признает за мной такое право.
— Я от чистого сердца и всей душой признаю право каждого покровительствовать тем, кто находится в беде, — сказала Фредерика. — Но мне не нужна ничья защита, ведь у меня есть мой опекун.
Крестьянка с горькой усмешкой покачала головой.
— Но мы будем видеться, фрейлейн, — сказал Лотарио в восторге от возможности быть причастным к жизни Фредерики. — Ваш опекун старинный друг моего дяди, они возобновят знакомство, и мне будет позволено иногда бывать здесь. Дядя позволит, чтобы господин Самуил Гельб принимал меня у себя. В эту самую минуту господин Гельб находится в нашем посольстве, и возможно, что я еще застану его, вернувшись туда. Я попрошу, чтобы меня ему представили. Какое счастье!
— А, так они снова встретились? — пробормотала незнакомка так тихо, словно говорила сама с собой. — Так, стало быть, Самуил опять нацелил свои когти на Юлиуса? Тем хуже! Теперь жди новых бед. — И она, возвысив голос, обратилась к юноше: — Лотарио, оберегай ее и самого господина графа тоже. Я же возвращаюсь к себе домой, довольная настоящим, но в страхе за будущее. Прощай, Фредерика, я вернусь не раньше чем через год.
— Ах, — блаженно вздохнул Лотарио, — зато я вернусь самое позднее через два дня.
Незнакомка поцеловала Фредерику в лоб, прошептала слова благословения так тихо, что нельзя было расслышать, и вышла из гостиной.
Фредерика проводила ее до калитки, и крестьянка вместе с Лотарио удалились, оставив Фредерику во власти того мечтательного, неясного волнения, какого не могло не заронить в сердце юной девушки это неожиданное сближение с очаровательным, элегантным молодым человеком, чье появление впервые нарушило привычное течение ее уединенной жизни.