– Кто идет? – спросили у костра.

– Свои, – ответил генерал.

Он медленно подъехал к ближайшему костру, и сидевшие его узнали. Его нельзя было не узнать. Даже в 1920 году, в отсутствие телевидения и глянцевых журналов, генерал был одним из немногих, кого в лицо знали все. При взгляде снизу он казался огромным. Казался памятником.

У костра никто не шевелился. Так задерживают дыхание при появлении шаровой молнии. Так притворяются несуществующими в надежде на ее исчезновение. Но генерал не исчезал. Рос с каждой вспышкой костра – он и его лошадь. Из темноты вышел командир красных. Замер. Рука сама потянулась отдать честь.

– Ваше высокопревосходительство…

– Вольно, – сказал генерал.

За спиной генерала проходила его армия, а он смотрел на сидевших у костров. Они по-прежнему не двигались и смотрели, в свою очередь, на генерала. На то, как перебирала ногами его лошадь, как изредка подрагивал ее круп. Гнедая лошадь на глазах становилась белой. Белым становился генерал – шинель, башлык, поводья в руках. Лицо тоже было белым. Никогда они еще не видели такого белого генерала. Медленно, словно преодолевая донную муть, перед их глазами проплыла в поземке кавалерия. Прошла пехота. Проехали тяжелые орудия. Это длилось долго, но никто так и не понял – сколько. Время остановилось. Когда прошел последний пехотинец, генерал молча кивнул и скрылся в темноте.

К Перекопу подошли на рассвете. Генерал распорядился снести все остававшиеся там строения и соорудить из них костры. Из Джанкоя по железной дороге уже двигался состав с продовольствием и дровами. Генерал проверил состояние укреплений и приказал натянуть колючую проволоку там, где она была оборвана. Он хотел было разбить палаточный лагерь, но понял, что сейчас это уже невозможно. Он приказал лишь, чтобы никто не лежал на снегу. Через мгновение спали все, кроме выставленных постов. Посты должны были сменяться каждый час. На большее у людей просто не было сил.

В Джанкое генерала ждали иностранные посланники. К посланникам генерал не испытывал ничего, кроме презрения. На встречу с ними он не возлагал больших надежд. И все-таки он решил поехать. Это решение определила мысль об эвакуации армии. Оставив вместо себя генерала Шаталова, он отправился в Джанкой.

В бронированном вагоне генерал ехал по выстроенной им железной дороге. Тепло вагона и стук колес кружили голову. Генерал почувствовал себя так, как чувствовал только в детстве. Это было чувство радости и бессмертия.

– Радости и бессмертия, – произнес генерал.

В последнее время это чувство приходило к нему несколько раз, и генерал подумал, что, должно быть, скоро умрет. Это было последним, что он успел подумать перед тем, как заснул.

Проснулся генерал от протяжного паровозного гудка. Гудел проходящий мимо поезд. Они стояли на станции.

– Джанкой? – спросил генерал у денщика.

– Джанкой, – ответил денщик.

В одной руке он держал мыльницу, в другой полотенце.

Генерал подошел к рукомойнику. Даже в теплом вагоне вода почему-то была холодной, и генерал вспомнил, как по утрам обливался водой в кадетском корпусе. Как его тело и тела его товарищей покрывались гусиной кожей. Тогда у него было другое тело. Взял у денщика полотенце и растер им лицо до красноты. Совершенно другое.