– А что вообще, товарищ подполковник, у меня находят? Вы мне хоть объясните? Я чувствую себя совершенно здоровым. И потому не понимаю…

– Вот именно это и находят… Вы не можете быть здоровы. – Подполковник единственный из всех врачей, с которыми я контактировал в госпитале, разговаривал со всеми на «вы», даже с солдатами. Наверное, у него родители интеллигентные были. – У вас вбит в голову гвоздь. Он вошел в мозг, создал легкое кровоизлияние, которое, к вашему счастью, легко рассосалось, практически не оставив тромбов. Но гвоздь пробил кору головного мозга на том участке, который отвечает за способность мыслить логически и поступать адекватно ситуации. Есть поражение клеток ткани мозга. У вас должно было быть растечение мозговой жидкости, и мы не понимаем, почему этого не происходит. Может быть, гвоздь играет роль пробки? Именно поэтому вам его не стали и вытаскивать. Само поражение носит тяжелую степень. Вы же, по всем показателям, этого не ощущаете. Но такого не может быть. С таким ранением вы просто не имеете права быть полностью здоровым человеком, это я вам как специалист говорю.

– Но я-то полностью здоров, – возмутился я.

– В том-то и беда ваша, капитан. Гвоздь из вашей головы вырезать не рискнули еще и по другой причине: опасались в ходе операции поразить отдельные нервные центры. А вы как считаете, сам гвоздь ничего не повредил?

– Я про него уже забыл давно, – вяло отмахнулся я. – От него даже голова тяжелее не стала. Почему я должен о нем помнить, если он мне не мешает?

– Беда в том, что мы практически ничего толком о мозге не знаем. И не можем понять, что у вас поражено, а что осталось невредимым. А самое главное, не знаем, каковы могут быть последствия. Вы думаете, вас случайно поместили в психиатрическое отделение? Думаете, я просто так ежедневно контролирую всю деятельность вашего головного мозга? Думаете, во время снятия энцефалограммы я от нечего делать задаю вам вопросы, порой провокационные? Нет. Я проверяю ваши реакции. И точно так же, как все остальные, не могу сказать, что именно может произойти с вами в критической обстановке. Вдруг, когда вы поведете в бой солдат, что-то замкнет в голове, и вы своих же солдат перестреляете? Мозг – дело серьезное. Слишком серьезное, сказал бы я, чтобы человек смог полностью понять его функциональность. Вот потому вы здесь. Потому мы с вами и пытаемся разобраться с вашей головой. Пока единственное, что я могу вам посоветовать, – не пытаться вбивать в голову новые гвозди.

– Спасибо, товарищ подполковник. Я уж лучше кому-нибудь другому, – скромно сказал я, не до конца выразив то, что сидело в мыслях.

Но подполковник меня понял.

– Вы мою голову к этому готовите?

– Я ничего и никому не готовлю. По причине отсутствия молотка, может быть…

– Ну, мысленно предназначаете…

Мне оставалось только тактично промолчать.

И вот комиссия…

И вот результат: я – уже никто, разве что только не пустое место, хотя в нашей действительности даже пустым местам, я слышал, пенсии порой платят. То есть я стал никто в сравнении с собой прежним. Ибо инвалида, рассматривая его как воина, никак нельзя ставить на одну ступень с капитаном спецназа ГРУ, воспитанным в многочисленных боях на Северном Кавказе. Я ничего плохого про инвалидов сказать не могу, хотя и знаю, что инвалидность, как и все в этом мире, – понятие относительное. Слышал я даже такую точку зрения, что некоторые добиваются инвалидности, чтобы просто спокойно жить и получать пенсию. И гражданские, и военные. Но у меня характер не тот, чтобы искать спокойной жизни…