– Мы не о том говорим, – прервал старшего лейтенанта генерал Лукьянов. – А о том самом будем говорить, когда нас начнут спрашивать. А спрашивать начнут уже через пару минут. Менты в двери ломятся. Отворяйте…
Сразу три ментовские машины с включенными сиренами одна за другой повернули в сторону медицинского центра, пересекая сплошную двойную линию дорожной разметки и требуя от других машин освобождения проезда. Генерал ждал их, засунув руки в карманы и легонько попинывая бордюр. Весь вид его показывал, что это менты виноваты в случившемся. Именно они распустили кавказцев до того, что те пытаются в Москве устроить такую же жизнь, как в их республиках.
Одна из ментовских машин была из дорожно-патрульной службы, и «гиббоны» сразу двинулись к почти не пострадавшему, если не считать легких вмятин и множественных царапин в кузове, самосвалу. Значит, нам предстоит подписывать сразу два протокола. Подобных документов я в своей жизни подписывал немало, хорошо знаю, что в каждом придется ставить по несколько подписей, и умею заставить ментов почувствовать себя неуютно при этом скучном занятии. Я просто читаю вслух строчку, в которой должен поставить подпись. Там говорится, что мне зачитана «пятьдесят первая» статья Конституции России. И я прошу мента зачитать мне эту статью. Иначе как я в строке распишусь? А без моей росписи протокол недействителен. Но ни разу в моей практике ни один мент не сумел этого сделать. Они даже не знают, о чем эта статья. А там всего две небольшие части. Первая говорит, что никто не обязан свидетельствовать против самого себя, своего супруга и близких родственников, круг которых определяется законом. Во второй сказано, что федеральным законом могут устанавливаться иные случаи освобождения от обязанности давать свидетельские показания. Однако на случай, если попадется безобразно грамотный мент, который сумеет зачитать мне статью Конституции, я могу спросить, какой круг родственников определяет федеральный закон. А федеральный закон по недоработке государственных думцев этот круг никак не определяет, и потому менту нечего будет ответить. Следовательно, я могу просто отказаться от подписи протокола и от разговора с ментом. Пока в своей практике я только ехидничал, задавая этот «вопрос на засыпку». Но, если захочется, у меня всегда есть возможность отказаться от дачи показаний.
Однако нынешний разговор с ментами начал генерал, сразу дав дальнейшей беседе соответствующее направление. Менты чувствовали себя виноватыми перед нами, и это было нам на руку. Если чувствуют себя виноватыми перед генералом, то и перед нами, следовательно, тоже.
Протоколы составлялись в ментовских машинах в присутствии генерала. Лукьянов почему-то не захотел приглашать представителей следственных органов в свой офис. Наверное, делал он правильно, поскольку любой мент от рождения обязан считать, что каждый генерал имеет собственный отдельный и почти шикарный кабинет. А если такого кабинета у генерала нет, то и считаться с ним особо не стоит. Такие маленькие хитрости говорили вовсе не о тщеславии Лукьянова и не о его ущемленном самолюбии, а только о том, что Николай Владимирович умеет просчитывать ситуацию и знает, что и в этот раз, как и в предыдущие – как, надо полагать, и в будущие, – он еще может пользоваться своим генеральским авторитетом. Причем не для собственного удовольствия, а исключительно для деловых нужд. И Николай Владимирович стремился такое положение удержать. У нас же, к сожалению, «встречают по одежке», и генерал всегда отождествляется со своим кабинетом, которого Лукьянов пока не имеет.