— Орхидеи, — читаю я пункт под номером один. — Белые или розовые. Ты серьезно хочешь, чтобы я помог тебе выбрать цвет орхидей?

— Конечно, они ведь будут на всех наших свадебных фото. Не хочу потом всю жизнь слышать, что ты на само деле хотел гладиолусы.

Я понимаю, что это важно для нее, и только поэтому уступаю, позволяя втянуть себя в игру. Пока Бон-Бон готовит ужин, мы медленно продвигаемся по списку, который, в свойственном ей стиле, продуман просто идеально, даже есть снятые на полароид примеры пригласительных. Кстати, у нас не так много времени, чтобы их отпечатать.

Поверить не могу, что в следующую пятницу она станет моей. И еще больше не верю, что вот этот довольный придурок в зеркальном отражении тарелки, который предлагает музыку для первого свадебного танца — редкостный циник Я.

— Ты выглядишь такой юной, — пускает слезу мамочка, разглядывая меня с расстояние в пару шагов.

Я почти слышу ее невысказанное: «Слишком юной для брака к Рэмом», но благодарю ее теплой улыбкой, зная, как нелегко было сдержаться и не озвучивать свои опасения. Должно пройти намного больше времени, прежде чем она срастется с этой мыслью Прежде чем наша странная семья переварит тот факт, что мы с Рэмом одновременно и сводные брат и сестра, и, через каких-нибудь пару часов — муж и жена.

Мы не стали закатывать пир горой, ограничились приглашением только самых близких. Но правда в том, что это и так больше сотни человек: отец Рэма долго ворчал, что его просто неправильно поймут, если он не пригласит на свадьбу сына хотя бы два десятка своих деловых партнеров, а мамочка, по тому же примеру, вытребовала места в «зрительном зале» и для своих подруг. В общем, мы с Рэмом только молча сочувствовали друг другу, что несмотря ни на что, большую часть гостей мы будем видеть впервые.

— Пообещай, что вы не станете заводить детей по меньшей мере пока ты не получишь образование, — строго требует мамочка.

Снова здорова. Немного раздражают эти попытки вдруг начать контролировать каждый мой шаг, хоть до наших с Рэмом отношений она безоговорочно мне доверяла. Но, может, это потому, что она не видела в других моих увлечениях ничего серьезного? Теперь-то я понимаю, что только думала, что любила, а на самом деле занималась почти по-детски наивным самообманом.

Бросаю взгляд на себя в зеркало: то самое платье с итальянскими кружевами, в котором Рэм впервые меня поцеловал, сидит как влитое. Волосы собраны и украшены живыми белыми орхидеями, поверх которых приколота легкая, как паутинка, фата длиною в пол. И мои туфли. Я, как школьница, которой впервые стали впору туфли на каблуках, забираю платье и любуюсь этим шедевром: белая замша с серебряными — я не шучу, это настоящее серебро! — вензелями на каблуках и пятке, украшенная кристаллами Сваровски. Я спрячу их в коробку и буду беречь, как зеницу ока, а когда Рэм будет уезжать в свои командировки — надевать и ходить по дому, вспоминая нашу свадьбу. Ну и что, что ребячество.

В комнату заглядывает Лилёк и громко, словно заговорщик, шепчет: