— Встань Гукху и подойди поближе — тихий шелестящий голос донесся со стороны бассейна и заставил старого шурда содрогнуться — вот уже двадцать лет, как он удостоен чести служить великому шаману и повелителю, но все еще не привык к этому казалось бы бестелесному голосу…

Гукху выполнил приказ только наполовину — он не встал с колен, но быстро перебирая конечностями, подполз ближе к парящему бассейну.

— О великий… вернулся отряд и принес вести… горестные вести, от которых сердце старого Гурху содрогнулось и едва не остановилось…

— Подожди. Моя мать проголодалась, Гурху, покорми ее — велел все еще невидимый взору прислужника Нерожденный и по колышущейся воде прошла отчетливая рябь — Ты же знаешь, насколько сильно я люблю свою мать…

— Повинуюсь, о Великий — отозвался старый шурд и только сейчас, с кряхтением разогнул искривленную спину и шагнул в сторону, где у самого края бассейна виднелась невысокая и узкая каменная лавка.

Перебивая вонь серных испарений, в ноздри Гурху ударил кислый запах застарелых нечистот, исходящий от истощенного и искореженного врожденными болезнями гоблинши, что безвольно вытянулась на лавке запрокинув лицо к низкому потолку, откуда срывались капли влаги и обильно орошали ее обнаженное тело. Изредка по ее телу проходила длинная судорога сопровождающаяся чмоканьем нервно смыкающихся беззубых десен и скрежетом полосующих камень неимоверно отросших и изогнувшихся когтей.

— Сперва причеши ее — прошелестел Нерожденный — Сегодня она хочет быть красивой.

Кивнув, Гурху шагнул к изголовью лавки и осторожно пригладил жидкие седые пряди, беспорядочно топорщащиеся на почти полностью плешивой голове. Губы дряхлой гоблинши изогнулись в жутком подобии довольной улыбки, но глаза остались закрытыми. Сняв крышку с неглубокой глиняной миски, прислужник зачерпнул горсть жидкой каши с редкими волокнами мяса и приоткрыв рот древней старухи, занялся ее кормлением.

Мать Нерожденного ела неохотно и пищу приходилось проталкивать почти насильно, с одновременным массированием горла, чтобы каша прошла дальше. Гурху хорошо знал почему она не желала есть — старая гоблинша давно хотела умереть. С того момента, как произвела на свет своего единственного сына, так никогда и не покинувшего ее утробу полностью. С того момента, когда магия сына взяла контроль над ее телом и заставила возлечь на жесткую каменную лавку у подземного источника с желтоватой горячей водой, откуда она больше так и не поднялась.

Не прерывая кормления, Гурху покосился на длинный змеевидный отросток, выходящий из чресл старой гоблиншы и исчезающий в горячей воде бассейна. Полупрозрачный отросток мерно пульсировал, прогоняя по себе животворные соки, питающие Нерожденного. Мать и сын — они все еще связаны… неразрывно связаны до самой смерти.

— Довольно… она сыта.

— Да, великий — согнулся в поклоне прислужник — Я принес важную весть, повелитель.

— Я слушаю тебя, Гурху-прислужник.

— Отправленный к озеру Отца отряд выяснил, что случилось с отправленными на беседу с НИМ старейшинами. Они все мертвы и лежат в снегу на берегу, в ста шагах от усыпальницы Отца. Убиты все до единого. Но не это самое страшное известие, о великий… есть куда более горькая весть…