Здоровалась она типично по-американски, крепко тряхнув мою руку и кивая не головою вниз, как обычно здороваются все, а подбородком вверх, типично американская манера приветствия.
Мы сели. Она пододвинула столик на колесиках. Индийские пахитоски с опиумом, американские сигареты и изящные лахиджанские коричневые пигмейки лежали в цветном лакированном ларце.
- Курите, - сказала она. - Я очень люблю курить, это то немногое, что еще оставила нам цивилизация, не изменив самой сути этого очаровательного порока.
- Почему же порока? - удивился я.
- Так говорили наши бабушки, - засмеялась хозяйка, - говорили и сами покуривали тайком от мужей… Это было свойственно старой, послевикторианской Англии и Америке…
- А теперь? - спросил я.
- Сейчас определенных устоев нет. Каждый делает так, как хочет, вернее, как хочет и может. Так лучше, во всяком случае легче жить. Первая мировая война положила начало этому принципу. Она разрушила стройный мираж государственного здания страны и незыблемую веками семейную крепость… Увы, эти могучие сооружения заколебались при первых же выстрелах войны 1914 - 1918 годов, а окончательно разлетелись в прах под натиском урагана вашей революции.
- Как так? - делая удивленные глаза, спросил я.
- Не старайтесь казаться наивным. Если достаточно респектабельная и укрощенная Наполеоном французская революция столетие колебала умы Европы и вызывала подземные толчки, то какое землетрясение охватило нас в результате Октября 1917 года! О-о! Каждая женщина у нас закабалена семьей, мужем, детьми, законами, церковью, положением в обществе, традициями, литературой, которую ей с пяти лет подсовывают бабушка, школа и мать. И, как все закабаленные люди, мы рвемся к свободе. Вот почему ваша революция сыграла исключительную роль…
- Что же будет теперь, после второй мировой войны? - спросил я.
- Не шутите, - строго сказала Барк. - Что будет, я не знаю, только того, что было до нее, не будет, - и в области политики, и в области труда, и в области семьи и брака… Весь мир нуждается в коренных социальных преобразованиях.
- Вы демократка? - спросил я.
- Нет. Я прогрессивной партии и думаю, что эта партия единственно правильная у нас, и чем она скорее и решительней покончит с прошлым, тем легче будет дышать народу в нашей дорогой стране. По своему укладу жизни, по идеям и стремлениям я космополитка. Я люблю жизнь, и где мне хорошо, - там моя родина, кто дорог мне, - тот мой соотечественник, но… - она рассмеялась, - довольно, ради бога, политики. Я оказалась плохой хозяйкой и замучила вас ненужной болтовней. Скажите, у вас есть с собою русские папиросы?
- О да, мистрис Барк, прошу вас, - я протянул ей портсигар с папиросами «Казбек». Она отложила пахитоску и, взяв «Казбек», сильно и с удовольствием затянулась.
- Я люблю русские папиросы. Они крепче и ароматнее турецких. Их можно сравнить разве только с лучшими сортами настоящего египетского табака. Да… я забыла поблагодарить вас за ту чудесную шкуру зверя, которую вы помогли мне купить на базаре.
- Меня уже благодарила ваша камеристка, мадам, - засмеялся я.