Люк закурил. Это что-то новенькое, отметила Билли. В Гарварде он не притрагивался к сигаретам.

Ответил Люк не сразу – и слова его прозвучали отрывисто и резко.

– Первый человек, которого я убил, был французом.

С болью в сердце Билли поняла, что Люк страдает и хочет выговориться.

– Расскажи, – попросила она.

– Это был полицейский, жандарм. Звали его Клод, как и меня. В сущности, неплохой человек. Ну, антисемит – но мало ли во Франции антисемитов! Да если уж на то пошло, и в Америке… Он вломился в деревенский дом, где собралась вся наша группа. На столе были разложены карты, у стены составлены винтовки, а Берн показывал французам, как устанавливать часовую бомбу. – Люк безрадостно рассмеялся. – Этот чертов идиот заявил, что мы все арестованы!.. Впрочем, нам все равно пришлось бы его убить.

– И что ты сделал? – прошептала Билли.

– Вывел его на улицу и выстрелил в затылок.

– О господи!

– Он умер не сразу. Еще с минуту корчился и хрипел.

Билли сжала его руку. Они пошли дальше по берегу пруда – рука в руке. Люк начал рассказывать другую историю, о женщине из Сопротивления, которую схватили и подвергли страшным пыткам. Слушая его, Билли плакала, и слезы блестели у нее на щеках под ласковым сентябрьским солнцем. День клонился к вечеру, а Люк все говорил, и рассказы его были один другого страшнее: взорванные автомобили, убийства немецких офицеров, гибель товарищей в перестрелках, еврейские семьи, от стариков до малых детей, которых загоняли, словно скот, в вагоны без окон и увозили неведомо куда…

Они гуляли уже часа два, когда Люк вдруг споткнулся, едва устояв на ногах.

– Господи, как же я устал! – пробормотал он.

Билли подозвала такси и отвезла Люка в отель.

Как выяснилось, он жил в «Карлтоне». Большинству военных такая роскошь была недоступна, но Билли вспомнила, что у Люка богатая семья. Он остановился в угловом номере. В гостиной стоял рояль, а в ванной то, чего Билли нигде прежде не видела, – второй телефонный аппарат.

Она позвонила и заказала куриный бульон, яичницу, горячие бутерброды и пинту холодного молока. Люк сел на диван и начал рассказывать новую историю, на сей раз забавную: как его группа пыталась устроить диверсию на фабрике, изготовлявшей посуду для немецкой армии.

– Представь себе, вбегаю я в огромный цех – а там человек пятьдесят таких здоровенных теток, стоят у печей и стучат молотками по формам. Я кричу: «Вон из здания! Мы сейчас все здесь взорвем!» А они только хохочут в ответ. Понимаешь, мне просто не поверили!..

Чем закончилась эта история, Билли так и не узнала. Появился официант с едой на подносе; Билли расплатилась, дала ему на чай, повернулась с подносом к Люку – и увидела, что он уснул прямо на диване.

Ей удалось растолкать его ровно настолько, чтобы отвести в спальню и уложить там на кровать.

– Не уходи! – пробормотал он и снова закрыл глаза.

Она сняла с него ботинки, ослабила ему галстук. Через открытое окно в спальню проникал легкий ветерок; вечер был теплым, и одеяло не требовалось.

Присев на краешек кровати, Билли долго смотрела на Люка и вспоминала пустынную ночную дорогу из Кембриджа в Ньюпорт, почти два года назад. Протянув руку, она нежно погладила его щеку тыльной стороной мизинца – совсем как тогда. Он не пошевелился.