«А следующий уровень – мой собственный магазин».

Я надела наушники. Слушая голос Рианны, я подошла к столу, где лежала моя последняя работа. Перед тем как уехать в Луизиану, я сплела полоски латуни и меди для будущего браслета. Привычно расположившись на табурете, нацепила грубо сработанный браслет на шпиндель и взяла резиновый молоток. Слегка постукивая, я придавала форму металлическим виткам, надетым на цилиндрический стержень, пока наконец браслет не обрел идеально круглую форму и нужный мне размер.

Через несколько минут я закончила вещицу для женщины по имени Кристин из Техаса, которая сделала заказ на моей странице на сайте «Etsy». Этот веб-сайт полностью отвечал моим потребностям, позволяя работать, чтобы скопить кое-какой доход для возможного магазина. Возможно, уже к следующему лету.

«Благодаря Биби».

Меня наполнила любовь к этой женщине, согревая и стирая остатки маминой холодности. Лишь одну только Биби я безоговорочно любила.

Поворачивая на свету новый браслет, я вновь прокручивала в голове ее слова, предупреждение о том, что я стала замкнутой, как мама. Застряла за стеной, которую сама же построила, и в то же время потерялась. Но что еще я могла сделать? Каждый кирпичик, составлявший мамину стену, появился и в моей собственной.

Это был единственный известный мне способ выжить, когда собственная мать меня ненавидела.

– Ронан?

Услышав свое имя, я повернулся, окидывая взглядом людей, столпившихся в очереди за багажом. И увидел его, Нельсона Венца. Своего единственного живого родственника.

От бросившегося в глаза сходства сердце заколотилось в груди.

Образ дяди Нельсона вполне соответствовал тому, как мог бы выглядеть мой отец, доживи он до среднего возраста. Пятидесятипятилетний, одетый в старые джинсы, с выпирающим под ветровкой животом. Темные волосы Нельсона почти полностью выпали, а глаза казались невразумительно-серыми и пустыми. Словно у акулы, вернувшейся, чтобы убить. Такими же, как у папы.

И у меня самого.

– Здравствуй, дядя Нельсон.

– Просто Нельсон, – поправил он. – Значит, это ты и есть? – Он оглядел меня с ног до головы, словно быка, выставленного на аукцион, отмечая поношенные джинсы, черную футболку и покрывавшие кожу татуировки. – Кажется, на этой ферме тебе спуску не давали. Хорошо. Моя спина уже не та, что прежде. Так что большую часть тяжестей придется таскать тебе.

Я подтянул потрепанный рюкзак выше на плечо.

– Куда?

– Обсудим это по дороге. – Он указал дряблым подбородком в сторону ленты с багажом. – У тебя есть сумка?

Я кивнул, стараясь не обращать внимания на охватившее меня разочарование.

«Он не устроил приветственный парад в твою честь. Просто смирись с этим».

Мы напряженно молчали, ожидая, пока в поле зрения появится потертая, чересчур большая спортивная сумка. Я подхватил ее с ленты, и мы направились через раздвижные двери к парковке аэропорта Сан-Хосе.

Когда в марте мне исполнилось восемнадцать, я выпал из-под надзора службы опеки и остался предоставлен сам себе. Чтобы выжить, я перебивался случайными заработками, последний из которых привел меня на молочную ферму в Манитовоке. Но лето закончилось, а с ним и работа. И не позвони мне социальный работник, я остался бы на улице, без крыши над головой. Она сообщила мне, что спустя десять лет дядя наконец-то вышел на связь. Брат моего отца согласился взять меня к себе. Я перееду в Санта-Круз, чтобы жить с кровными родственниками, а не с незнакомцами. Может быть, закончу школу. У меня снова будет семья.