в принципе не нужно. Главное – внутреннее ощущение. Вот ощутил я внутри себя, что режим преступный, – и бац, теперь могу лгать, красть, предавать и изворачиваться как угодно! Бли-и-ин… а выжила бы вообще страна в том сорок первом, если бы существенная часть «совести нации» и всяких там «людей со светлыми лицами» в тот момент, когда Ленинград оказался в блокаде, а немецкие мотоциклисты шныряли по окраинам Химок, начали вопить насчёт того, что эти большевики просрали всё, что только могли, и что военные СССР показали себя куда бездарнее царских генералов. Те-то ведь, несмотря на всю свою «бездарность», не допустили врага ажно до окраин обеих столиц… А ведь начали бы! Никак не удержались. Это ведь какое-нибудь «тупое совковое быдло» не способно разобраться и справедливо оценить новаторскую постановку модного режиссёра, а вот они, все такие умные и талантливые, наоборот, способны прекрасно разбираться и в искусстве, и в кардиохирургии, и в военном деле, и даже в строительстве гидроэлектростанций. И стопроцентно точно ответить на вопросы: «Кто виноват?» и «Что делать?». Потому что, сука, та-акие умные и талантливые! И новаторские спектакли, а также блестящие публикации в СМИ и личные блоги с сотнями тысяч, а то и миллионами подписчиков доказывают это совершенно неопровержимо…

Похоже, что-то из этих мыслей отразилось на его лице, потому что тип испуганно отшатнулся и залепетал:

– Я понимаю вас, вы боитесь мне поверить. И после того, что в стране устроили эти звери, я вас прекрасно понимаю. Но даю вам честное слово – это действительно так! Только, ради бога, молю вас всем святым, что у вас есть, держите моё посещение в тайне. Слишком много честных и порядочных людей, приверженных свободе и цивилизованным ценностям, может пострадать, если об этом узнают…

– Допустим, – медленно произнёс Алекс, когда немного пришёл в себя. – Но что вы потребуете взамен?

– Ничего! – патетически воскликнул тип, но, заметив недоверчивый взгляд Алекса, поспешно поправился: – Ничего, что заставит вас поступиться честью образованного, цивилизованного и высококультурного человека!

А до Алекса отчего-то именно в этот момент очень чётко и пронзительно дошло, что именно имел в виду немецкий поэт, прозаик и драматург Ганс Йост, когда сказал: «Когда я слышу слово «культура» – я хватаюсь за пистолет!»[155] Он просто очень долго жил и работал в среде вот таких людей со «светлыми лицами»… А ещё нечто подобное Алекс слышал от одного мудрого человека в отношении слова «свобода». Тот сказал: «Когда я слышу слово «свобода», то в первую очередь хватаюсь за карман! Потому что это означает, что меня точно собираются ограбить!»

Однако несмотря на все эти мысли Алекс, страдая и кляня себя, так и не сообщил никому об этом разговоре. Ну, чтобы не пострадали вышеупомянутые «честные, порядочные и приверженные свободе и цивилизованным ценностям»… Да и обида на Сталина после того, как тот подставил его с Будённым, сыграла свою роль. Хотя письмо он даже открывать не стал, бросив его в топку плиты на кухне.

Ну а «набат» в полный голос зазвучал на торжественном приёме по случаю открытия выставки, который организовали совместно ВСНХ и НКИД.