Я отправился в ближайшую харчевню, где заказал еду и посуду. Увидев мою богатую тогу, хозяин стал чрезвычайно предупредительным и пообещал быстро достать жаровни и уголь. Слово он сдержал. Не успели присланные им рабы сложить в корзины мясо, овощи и хлеб, принести сосуды с вином и водой, как прибыли жаровни и несколько мешков угля. Хозяин не забыл даже сухие ветки для растопки. Правда, цену он запросил немалую, но я не стал торговаться. Во главе целой процессии я вернулся домой и принялся за дело.

Мне было не привыкать к походным условиям, наша вспомогательная когорта часто бывала на учениях, где приходилось самим заботиться о еде и отдыхе. Скоро в комнате стало тепло. Среди принесенной из харчевни посуды оказалась глиняная сковорода, я бросил в нее куски жареной свинины, поставил на угли, и жирное мясо заскворчало, пуская прозрачный сок. В глиняной чашке я подогрел воду, разбавил ею вино и с удовольствие пообедал. Затем последовал примеру отца.

Проснулись мы к первому часу ночной стражи. Я зажег светильники, помог отцу умыться и приготовил поесть. Ел отец мало, зато много пил — я только успевал подливать в его чашу неразбавленное вино. Затем он вдруг заговорил…

Ранее отец никогда не рассказывал мне о своем детстве, хотя маленьким я часто просил. Подозреваю, что и матери он ничего не поведал. Но той ночью — при тусклом свете двух фитильков, горевших в носиках глиняных ламп, отец говорил и говорил. Рассказывал будто себе самому, тихим голосом, умолкая на некоторое время, а затем продолжая ровно с того места, на каком остановился. Я воочию видел милую Пульхерию, мою бабушку, и ее мужа — сурового Марка Назона. Жизнелюбца Публия, воспитавшего отца, веселого и строгого одновременно, хлопотливую рабыню Беренику, трудолюбивого раба Амфитриона… Отец рассказывал долго, пока сон не сморил его. Я укрыл его плащом, а потом долго сидел напротив, глядя на спящего. Никогда прежде мне не было так тепло и радостно…

Наутро отец решил, что нам не обойтись без слуг. Мы отправились на невольничий рынок, где неожиданно встретили Юния.

— Вы опоздали! — улыбнулся вольноотпущенник, узнав причину нашего визита. — За хорошими рабами нужно приходить с рассветом — войны нет, подвоз плох, самых лучших расхватывают сразу. Мне нужна пара писцов в канцелярию, месяц найти не могу. Не брать же этого?! — Юний указал на высокого раба, стоявшего напротив. На нем была шапка, а ноги выбелены мелом — знак того, что раба только что привезли из-за моря и продавец в соответствии с законом за него не ручается. — Наглый и дерзкий раб! Ругается, грозит… Его даже к веслам на корабль подпускать опасно — взбунтует команду!

— Как быть? — расстроился отец.

— Я пришлю тебе государственных рабов, — успокоил его Юний, — у меня в подчинении три сотни, отсутствия двух трех-трех не заметят. Это ведь не надолго…

— Я помню свое обещание, Юний! Можем хоть сегодня подписать дарственную.

— Никаких дарственных! — замахал руками вольноотпущенник. — Что ты? Только купчая! Я покупаю у тебя дом, префект!

— Пусть будет так.