Танцуя «Похоронный марш» Шопена, она вдруг начинает изображать женщину, хоронящую собственного ребенка. Откуда этот образ? Почему она решила танцевать под музыку, под которую никогда не репетировала? Многим позже Айседора будет просыпаться среди ночи с одной только мыслью: «Я ведь знала все наперед. Знала, и ничего не сделала».
День накануне гибели детей Айседора запомнит в деталях, тысячи раз прокручивая в памяти каждое незначительное событие, изменив которое, можно было бы переиграть саму судьбу. Человек просто так устроен, что не умеет смиряться с безвозвратными потерями.
Когда все случится, об Айседоре будут говорить как о бесчувственной, злой женщине, не пролившей ни единой слезинки на похоронах собственных детей. Дункан же впала в ступор, превратилась с соляной столб. С момента трагедии она перестает быть прежней Айседорой Дункан: «Мне кажется, что есть горе, которое убивает, хотя человек и кажется живым. Тело еще может влачиться по тяжелому земному пути, но дух подавлен, подавлен навсегда. Я слышала, как некоторые утверждают, что горе облагораживает. Я могу только сказать, что последние дни перед поразившим меня ударом были последними днями моей духовной жизни. С тех пор у меня одно желание — бежать, бежать, бежать от этого ужаса, и мое вечное стремление скрыться от страшного прошлого напоминает скитание Вечного жида и Летучего голландца. Вся жизнь моя — призрачный корабль в призрачном океане».
Прослеживая жизнь Айседоры — сильной, упорной девочки, верящей в себя более, чем можно верить в Бога, юной девушке-мистике, чьи танцы были столь чисты, что их можно было исполнять в церкви, разнузданной вакханки и истинной дочери Венеры — очень скоро все эти ипостаси останутся в безвозвратном прошлом, уступая место неведомо откуда взявшемуся бешеному холодному ветру или летучему голландцу. Похоронив самое дорогое, что у нее было, она положит в могилу вместе с прахом двух малышей большую часть своей души, наказав оставшейся страдать вечно. Да, в жизни Дункан еще вспыхнет и огонь любви, и пламя экстаза, но это будет уже совсем другая Дункан, потому что та, о которой мы говорили, за которую радовались, которую осуждали, над которой посмеивались — та Айседора умрет через несколько абзацев, оставшись в мире призраком, сгорающей в полете кометой.
Айседора запомнит каждое мгновение того дня. Накануне она оставила малышей в Версале, отправившись в Париж, где у нее был запланирован очередной спектакль. В этот день все удавалось, она сразу же вошла в нужное состояние и танцевала так, что ее ноги едва ли касались земли. Много раз ее вызывали на бис, но Айседора ни капли не устала, становясь, казалось, только сильнее и легче. Еще немножко, совсем чуть-чуть, и она бы, наверное, взлетела, покидая эту грешную землю, где всего через несколько часов ее ждет страшный удар. Улетай, Айседора, ведь ты крылата, и, может быть, тогда тебя — красивую, счастливую, талантливую и любимую — не коснется месть ревнивых богов.
Да, любимую — после спектакля в артистическую уборную к ней влетел взволнованный Парис. Четыре месяца разлуки заставили его как следует соскучиться без Айседоры.