— Поэтому меня назвали Танжер.

Они не торопясь шли мимо музея Прадо и ограды Ботанического сада, потом поднялись по Клаудио Мойано, оставив позади шум и сутолоку площади перед вокзалом Аточа. Солнце освещало серые киоски и лотки с книгами, бесконечными рядами поднимавшиеся вместе с улицей в гору.

— Зачем ты приехал в Мадрид?

Он смотрел на мостовую перед своими мокасинами. Он уже ответил на этот вопрос — только чтобы увидеть тебя — еще до того, как она его задала.

Общие места и надуманные предлоги тут не годились, и несколько шагов он сделал молча, потом потер нос.

— Я приехал повидать тебя.

Это у нее, по-видимому, не вызвало ни удивления, ни любопытства. На ней был вельветовый жакет, который она не застегнула, блузка, а перед выходом из музея она повязала на шею шелковый платок осенних тонов. Полуобернувшись, Кой смотрел на ее невозмутимое лицо.

— Зачем? — спросила она безучастно.

— Не знаю.

Некоторое время они шли молча. Потом, ни с того ни с сего, остановились перед лотком, на котором кучами громоздились уже не раз кем-то читанные детективы, словно обломки потерпевшего крушение корабля, выброшенные волнами на берег. Кой без особого внимания пробежал глазами по обложкам — Агата Кристи, Джордж Кокс, Эллери Квин, Лесли Чартерис. Танжер взяла одну из книжек, с отсутствующим видом посмотрела на нее и положила на место.

— Ты сумасшедший, — сказала она.

Они шли дальше. Между лотками бродили люди, они искали книги, брали их в руки, пролистывали.

Торговцы не возмущались, они просто не спускали глаз с покупателей. Все они были в свитерах, ветровках или куртках, их кожа задубела за годы, проведенные на солнце, на ветру, под дождем; Кою они напоминали моряков в каком-то невероятном порту, заблудившихся между волнорезами, возведенными из бумаги, испачканной типографской краской.

Кое-кто из них, присев между грудами книг, полностью погрузился в чтение. Один-два, из самых молодых, поздоровались с Танжер, и она отвечала, называя их по именам: привет, Альберто, пока, Борис.

Юноша в ковбойке, обшитой гусарским галуном, играл на флейте, она положила монетку в шапку, которая лежала перед ним, совершенно так же, как сделала это на глазах у Коя в Барселоне, бросив монету в цилиндр мима, грим которого испортил дождь.

— Я здесь хожу каждый день, это моя дорога домой. Иногда что-нибудь покупаю… Старые книги — это ужасно интересно, правда? В отличие от новых, они сами тебя выбирают, выбирают себе покупателя: эй, постой, вот она я, забери меня с собой. Они как живые.

Она прошла еще несколько шагов и остановилась перед «Александрийским квартетом» — четыре тома в мятых обложках по бросовой цене.

— Ты читал это? — спросила она.

Кой покачал головой. Этот Лоренс Даррелл, своей фамилией напоминающий об электрических батарейках, был ему глубоко безразличен. Первый раз в жизни он обратил внимание на его книги. Наверное, американец. Или англичанин.

— У него есть что-нибудь про море? — спросил он скорее из вежливости, чем из интереса.

— Нет, насколько мне известно, — она тихо и почти ласково рассмеялась. — Хотя Александрия как была, так и остается портом…