— Все это слишком затянулось, — сказала она вдруг.
К изумлению всех присутствующих, она направилась к трапу, словно решила покинуть скучный светский раут; на пистолет Кискороса она и не взглянула. Палермо в эту секунду как раз собирался еще раз затянуться, но замер, не донеся сигарету до рта.
— Вы с ума сошли? Вы не понимаете, что…
Стойте!
Она стояла у трапа, положив руку на перила, и явно собиралась вот так, как ни в чем не бывало, удалиться. Полуобернувшись, не обращая внимания на Палермо, она огляделась, словно спрашивая себя, а не забыла ли она здесь что-нибудь.
— Стойте, иначе пожалеете, — сказал Палермо.
— Оставьте меня в покое.
Палермо поднял руку с сигаретой, жестом отдавая приказ Кискоросу, который до сих пор ничего не предпринял. В свете керосиновой лампы его лицо казалось мрачной маской. Кой взглянул на Пилото и приготовился прыгнуть вперед. Два метра, напомнил он себе. Может, благодаря ей Кискорос не успеет выстрелить.
— Клянусь, я… — начал было Палермо.
Он умолк, горящая сигарета упала к его ногам.
И Кой, который уже был почти в прыжке, тоже замер.
Пистолет Кискороса повернулся точно на сто восемьдесят градусов и теперь был нацелен на Палермо. У того с губ срывались какие-то невнятные звуки, вроде «какого черта» или «что тут, к дьяволу, происходит», но ни одного слова он до конца не договорил, потом тупо уставился на сигарету, тлевшую возле его ног, словно предполагал найти в ней объяснение, и, наконец, поднял глаза на пистолет в надежде, что все предыдущее было обманом зрения и ствол направлен туда, куда положено, но черная дыра смотрела ему в живот, и он перевел глаза на Коя, потом на Пилото и под конец — на Танжер. На каждого он глядел внимательно, словно ожидая, что хоть кто-нибудь из них объяснит ему, в чем дело. Затем повернулся к Кискоросу — Что за ерунда здесь происходит?
Аргентинец держался совершенно спокойно; как всегда аккуратный, тщательно одетый, он неподвижно стоял с пистолетом, инкрустированным перламутром; в свете лампы недлинная его тень не шевелилась на проржавевшей переборке. В выражении его лица не было ничего особенного — ни отъявленного злодейства, ни низкого предательства, ни особой подлости. Он выглядел самым естественным образом — расфуфыренный, как обычно, с зализанной назад прической, с усами, только, казалось, чуть ниже ростом, чуть меланхоличнее, чуть аргентинистее, чем всегда, — и невозмутимо стоял перед своим боссом. Хотя, судя по всему, бывшим боссом.
Палермо опять оглядел всех, но на Танжер задержал взгляд дольше, чем на прочих.
— Хоть кто-нибудь… Господи боже. Хоть кто-нибудь может мне объяснить, что здесь происходит?
Кой задавал себе тот же вопрос. В желудке он чувствовал странную пустоту. Танжер по-прежнему стояла у трапа. И Коя осенило — это не блеф, она действительно сейчас уйдет.
— А происходит следующее, — сказала она, растягивая слова. — Сейчас мы все здесь распростимся.
Пустота теперь была всюду. Кровь, если она и текла в ту минуту в его жилах, то текла так медленно, словно сердце перестало биться Не отдавая себе отчета, он постепенно сползал вниз, пока не оказалось, что он сидит на корточках, опершись спиной о переборку.