Дантон сдался жандармам без сопротивления, Демулен же звал из окон народ на помощь. Но никто не пришел. Люди уже привыкли проклинать тех, кого вчера славили. И отвыкли удивляться.
Они не удивляются, что все вчерашние кумиры Республики – Бриссо, Мирабо, Лафайет, Верньо – объявлены предателями интересов народа. Все эти люди, оказывается, сделали Революцию только для того, чтобы ее погубить! Но и те, кто изобличил их в предательстве, – Шометт, Дантон и прочие – тоже оказались предателями! Предают справа и слева! Предают умеренные и непримиримые!
Теперь остался один Робеспьер. Один – из всей троицы, которую я привык видеть у окна на улице Сент-Оноре.Я читал сегодня письмо, которое несчастный Демулен отправил жене (и которое, естественно, ей не передали): «Я залился слезами, я стал громко рыдать в глубине темницы… Пусть так жестоко поступали бы со мной враги… но мои товарищи… но Робеспьер… и, наконец, сама Республика, после всего, что я для нее сделал!.. Руки мои обнимают тебя, и голова моя, отделенная от туловища, покоится на твоей груди… я умираю».
Я присутствовал на заседании Революционного Трибунала.
Фукье-Тенвиль в длинной и монотонной (как обычно) речи потребовал их смерти. И Трибунал, конечно, их приговорил – и Демулена, и Дантона, и их сторонников.
Дантон сказал, усмехаясь:
– Я основал этот Революционный Трибунал и прошу за это прощения у Бога и людей.Когда я пришел в Консьержери, жандарм хлопнул меня по плечу и сказал:
– Сегодня у тебя крупная пожива – много осужденных! Начальник караула пояснил мне:
– Очень вероятно, что по пути на гильотину осужденным удастся возмутить народ. Тогда тебе следует пустить лошадей рысью. Жандармам уже дан приказ – стрелять в случае беспорядков. На площади все должно быть исполнено тобой как можно быстрее. Надо спасти Республику от этих злодеев!
Начали поодиночке приводить «злодеев» (вчерашних кумиров Республики), читать им приговор. После чего я готовил их к смерти.
Когда привели Дантона, он не захотел слушать тюремщиков. Он прорычал:
– Знать не хочу вашего приговора! Нас рассудят потомки – и они поместят нас в Пантеон!
И равнодушно обратился ко мне:
– Делай свое дело, Сансон!
Я сам подстриг его перед смертью. Никогда не забыть мне его волосы – жесткие и курчавые, как щетина диковинного зверя… При мне он сказал своим друзьям:
– Это начало конца… Будут казнить народных представителей – кучами. Франция задохнется в потоках крови…
Будто раньше не казнили! И кучами! И с его благословения! Помолчав, он добавил:
– Мы сделали свое дело – можно идти спать.Когда привели Демулена, он сначала плакал и говорил о жене, потом бросился на моих помощников и стал их бить (в эти предсмертные минуты человек обычно становится необыкновенно силен). Четверо держали его, пока я резал волосы. А он все сражался с ними!
И тогда Дантон повелительно сказал ему:
– Оставь этих людей. Они – лишь служители и исполняют свой долг. Исполни свой долг и ты.
Наконец все было готово. Рассаживались по телегам. Конвой был столь же многочисленный, как и у королевы. Я сел на облучок своей телеги. За мной в первом ряду стояли Дантон и Демулен – так что я слышал их разговоры.