Это было круто! Они тащились, получая какое-то особое веселое удовольствие от того, что на них оглядывались на улицах прохожие и недоумевали одноклассники, когда они чинно и степенно общались между собой на английском. Прикольно.

Максу язык давался легко и без натуги, а вот Владу приходилось заучивать новые слова – посложней у него и шло это изучение. В классе девятом Макс решил, что им надо бы еще и испанский выучить ради все той же будущей работы в капстранах, к которой он так стремился всей душой.

– Ты не представляешь, как они живут, Влад, – восхищался друг. – Это совсем другая жизнь. Даже восточные немцы – это другая жизнь, а уж фээргэшники и подавно. Вот сам увидишь.

И, вздохнув, Влад согласился с тем, что да, неплохо было бы увидеть эту самую счастливую богатую жизнь, и начал вместе с Максом учить еще и испанский язык.

И друзья внезапно обнаружили массу возможностей с использованием этого языка. Если, разговаривая между собой по-английски, они знали, что их могут понимать (ведь многие в этой спецшколе владеют им в совершенстве, поскольку их родители служат не в котельной или столовой, а часто и подолгу работают за границей), то испанский – это ж раздолье для безнаказанного и откровенного стеба – вы болтаете, а вас никто не понимает, смотрят, хлопают глазами, и все.

И вот они и девчонок обсуждали, не скрываясь ни от кого, и дела свои пацанские, и просто прикалывались-отрывались, пока их не остановила одна девчонка из старшего класса, отчитав, как шкодливых щенят, на хорошем таком испанском.

Повинились перед ней, посмеялись, поболтали втроем, согласившись, что все-таки прикольно, когда тебя не понимают. Но урок запомнили: не надо считать, что все вокруг тебя сплошные идиоты и ничего не понимают. А если понимают, но делают вид, что нет? А ты, на полном расслабоне, в полной уверенности, что вы с другом одни тут умные и веселые, секреты свои обсуждаете. А то ж. Призадумались.

А между тем Влад давно стал серьезным спортсменом в своей категории по конкуру и побеждал в соревнованиях, и даже выезжал за границу несколько раз, но пока только в страны Варшавского договора, то есть в социалистические.

В стране начались какие-то непонятные, поразительные движухи, новый, современный лидер Горбачев, перестройка, гласность, запрещенный рок: «Кино», «Авария», «ДДТ», «Наутилус Помпилиус» – и даже этот «Ласковый май» и «Мираж» и диво-дивное – видаки, появившиеся у министерских семей, и «Асса», и просачивающиеся через все прорехи и трещины в «железном занавесе» зарубежная эстрада и рок. Страна бурлила и кипела, и обновления чувствовались уже во всем, неотвратимо надвигаясь под лозунгом Цоя «Мы ждем перемен».

Макс с Владом закончили школу, и оба благополучно поступили, куда и хотели – Макс в МГИМО, к которому так стремился, на факультет международных экономических отношений, по специальности экономист, нацелившись работать в торговом представительстве не меньше, чем в Америке. А Влад… – в Бауманский институт.

Ну вот так. Гарандин был инженером, технарем и всегда чувствовал себя таковым, знал с детства, что хочет быть инженером-конструктором, и это совершенно удивительным образом сочеталось в нем со страстью к лошадям и конному спорту.