С уважением майор Ж.Каназов".
Что-то домашнее, умиляющее было в этом письме, в дотошности и обязательности человека, чья профессия, каждодневная работа обычно вряд ли способствуют воспитанию душевной мягкости. А вот, поди ж ты!.. Каназов был прав: фамилию, кому адресовалось до востребования заказное письмо, по квитанции установить невозможно, на ней указано: "Старорецк...", а в следующей строке - ребус. И последние три буквы - тоже догадайся: то ли "...ков", то ли "...пов", то ли "...нов". Квитанция свидетельствовала, что у Тюнена в Старорецке имелся знакомый. Ему он отправил заказное письмо. Судя по отчетливому штемпелю - одиннадцатого января. Адресат этот, похоже, мужчина, поскольку последние две буквы на квитанции были нормальными "...ов". Иванов, Петров, Сидоров и так далее? Сотни вариантов с окончанием на "ов". Но почему до востребования? Конспирация? Или этот человек на "ов" сам приезжий, без места жительства в Старорецке? Или адресат не желал, чтоб с содержанием письма ознакомился кто-либо из домашних? Загадки, загадки. Но квитанция укрепила Левина в мысли, что Тюнен где-то жил в Старорецке четыре дня. Не на вокзале же - старый, больной. Однако где, у кого? Больницы, морг, милиция проверены, фамилия Тюнена нигде не фигурирует... Человек приехал в большой город и исчез, растворился. Ехал он не поездом, так что по дороге нигде сойти или быть снятым не мог. Рейс Алма-Ата-Старорецк прямой, без промежуточной посадки. Зарегистрировался в Алма-Ате, но не вылетел в Старорецк, ушел куда-то из накопителя, остался и сгинул в Алма-Ате? На всякий случай надо будет попросить Каназова проверить и это с помощью алма-атинской милиции.
20
В воскресенье каждый отдыхал как мог. Михальченко гладил выстиранные сорочки, затем брюки, жене не доверял, любил утюжить сам, чтоб не оставалось ни одной складочки, иногда добродушно ворчал, обращаясь к ней: "Ты опять перекрахмалила воротнички"...
В это же время капитан Остапчук, запершись у себя в кабинете-каморке, широкое окно которой выходило во внутренний двор, решил, наконец, навести порядок в своей личной картотеке "ненужных бумажек", куда не заглядывал с весны. Максим Федорович вывалил на пол из трех ящичков неразобранные, непросмотренные бумажки, знакомился с ними, аккуратно укладывал в пронумерованные ящички, записывал в давно заведенную общую тетрадь краткое содержание той или иной бумажки и номер ящичка, в котором она находится.
Около трех часов дня он решил сделать перерыв. Достал из портфеля термос с чаем, помидоры, два яйца, сваренные вкрутую, хлеб. Ел с аппетитом, поглядывая на пол, где было еще много бумажек, до которых покуда не добрался. Зазвонил телефон. Давний рефлекс служивого дернул руку к аппарату, но Максим Федорович преодолел себя, трубку снимать не стал: какого черта, сегодня выходной, и меня здесь нет.
Ящички Остапчука, забитые бумажками, говорили ему не о подозрительности доброхотов и уродливой бдительности, вдолбленных в головы и души сограждан за десятилетия; в глазах Остапчука это были достоинства, свидетельствующие о законопослушности и благонадежности. Тут слились воедино и характер и опыт профессии...