Дома, помывшись и поев, он стал укладывать чемодан - старый, деревянный, с медными уголками. Вещей было немного - костюм, перешитый из давнего отцова, три самых целых, с непротершимися воротниками сорочки, белье, две простыни, одеяло пикейное, с выцветшим в виде рубчиков узором, отобрал не очень перештопанные носки. Папку, завернув в несколько газет, он затолкал на самое дно. Читать сейчас не было времени. В две отдельные чистые тряпки уложил кое-что из еды, два куска хозяйственного мыла, три коробки спичек. Все это втиснул в чемодан и, оглядев прощально комнату, вышел, запер, ключ упрятал под половик, не предполагая по молодости, что расстается навсегда с этим домом, где поселился с теткой, когда ее выселили из собственной большой квартиры в 1922 году.
К назначенному часу Антон явился в НКВД, разыскал лейтенанта.
- Дуй на станцию, - сказал лейтенант. - За водокачкой на шестом пути товарняк. В нем поедут немцы, наши, старорецкие. Вопросы не задавать! Ясно? К нему подцепят три вагона с лошадьми с конного завода. Найдешь старшего конюха Якименко. Скажешь, от меня. Он знает. С ним и поедешь. Будешь помогать. Ясно?
Поскольку приказано было вопросов не задавать, Антон, кивнув, зашагал на станцию, пытаясь все же понять, зачем, куда и почему повезут местных немцев. Ответ он нашел самый естественный: тоже эвакуируют.
Старший конюх оказался низеньким суетливым мужичком с венчиком седых волос вокруг могучего лысого черепа.
- Вон там будем жить, иди, располагайся, - он указал на маленький двухосный товарный вагон. - Мне недосуг. - И он зашагал к большим пульманам с распахнутыми дверями, из них доносилось конское ржание, иногда постукивание копыт красивых лошадей, стоявших за специальными выгородками.
- А когда едем? - только и спросил Антон.
- Скажут! - отмахнулся старший конюх...
По железной стремянке Антон взобрался в вагончик, почти полностью забитый пахучим сеном. Лишь в углу он обнаружил место, где лежали вещички конюха, стояли - одно в другом - ведра. От нечего делать прилег на сено и заснул. Проспал до полудня. Проснувшись, поел, выглянул из вагона. Снаружи ничего не изменилось, разве что появилось много людей в военной форме. Его подмывало извлечь из чемодана папку и начать читать, но понимал, что может быть в любой момент кем-нибудь застигнут за этим занятием. Так он и промаялся до темноты и вновь заснул, не слышал, как в вагон явился Якименко и завалился на сене спать. Около полуночи Антона разбудили какие-то шумы, у двери показался солдат с винтовкой, крикнул:
- Не выходить! - и дверь, взвизгнув роликом, захлопнулась.
Антон сквозь стены слышал многоголосую суету, какие-то крики, команды, и понял - шла погрузка немцев. Его удивило и даже напугало, что делалось все слишком уж организованно, под команды, таинственно; наконец до него дошел истинный смысл происходящего.
Потом все затихло, и эшелон тронулся.
Ехали долго, медленно, то без остановок сутки, то по двое-трое суток стояли, пропуская литерные эшелоны.
Под Воропоново их бомбили. Выскочили в поле. Старший конюх был ранен в ноги. На носилках его погрузили в подвернувшуюся армейскую полуторку, шедшую в Сталинград. Перед тем как уехать, он сказал Антону: