А спустя несколько дней упомянутый студентик сам бросил девицу и она вернулась к Илюше, который, как выяснилось, любил ее настолько, что не просто простил предательство, но еще и был счастлив, вновь поделившись, теперь уже своим счастьем, с окаменевшей Веленой. Саша заявился к ней с букетом дорогущих темных, почти черных роз минут через двадцать после Илюшиного звонка. Именно это обстоятельство, как позднее не раз признавала Велена, и стало решающим в судьбах всех троих.
Саша, ее будущий муж, в тот раз впервые остался у нее на ночь – благо мать находилась на даче и собиралась пробыть там еще не меньше недели. Велена забеременела сразу и тут же поняла, что ее дальнейшая судьба решена: ей и в голову не приходило убить своего будущего ребенка – так же как и растить его без отца. Илья, бледный, растерянный и какой-то ошарашенный – видимо собственным открытием по поводу своих истинных чувств к Велене, – пришел к ней за три дня до свадьбы, к которой она готовилась вяло, исходя исключительно из того, что «так положено». К тому же у Велены уже успел начаться сильный токсикоз, мучавший ее с утра до ночи.
Вероятно, именно из-за токсикоза, повергшего девушку в какое-то длившееся сутками сомнамбулическое состояние, из-за того, что ее при этом все время мутило и также постоянно просто смертельно хотелось спать, горе Велены от запоздавшего открытия Ильи не было столь острым, как она ожидала. Состояние безразличия ко всем и ко всему на свете, в котором она пребывала тогда, смягчило удар. И роль Татьяны Лариной, ее любимой героини, далась почти легко: «Но я другому отдана И буду век ему верна…»
Свою свадьбу Велена почти не помнила, а все остальное постаралась забыть. Иначе единственное, что ей оставалось, – лезть в петлю… А потом именно Илья вновь, как в далеком детстве и юности, оказался рядом. Точнее – она рядом с ним, уже давно и, как казалось тогда, прочно женатым. Удивительно, но и этого момента переселения в его дом Велена тоже почти не помнила: просто однажды, вынырнув каким-то чудом из бездны своего немыслимого горя, она обнаружила себя, похудевшую и почерневшую, абсолютно не способную на какие-либо чувства, в его доме. Возле маленькой кроватки, в которой спала… Дашенька?
Нет, не Дашенька, а совсем-совсем другая девочка… Она помнила, что Илья тоже был рядом, помнила его испытующий, почти тяжелый взгляд, под которым, наверное благодаря каким-то полуисчезнувшим детским рефлексам, подчинилась и молча взяла в руки крошечный живой сверток, на удивление молчаливый, привычным движением любой матери автоматически прижала его к груди, ощутив поначалу его живое тепло, но все еще не глядя на девочку. Она просто послушно делала то, о чем просил Илюша.
И вдруг внутри розового одеяльца что-то шевельнулось, дернулось – и следующее мгновение Велена запомнила навсегда, во всех деталях, которые будут теперь рвать ей душу до конца жизни: крохотные коленочки уперлись в грудь, и девочка не заплакала, а издала звук, напоминавший тяжкий стон взрослого, попавшего в беду человека. Велена вздрогнула от этого стона, словно от электрического разряда, и невольно опустила голову, посмотрела на красное, искаженное болью личико с такими же синими, как у ее Дашеньки, глазками и… Этот момент и стал началом ее собственного возвращения к жизни. Мучительного, почти невозможного, но – возвращения…