Женя вскинула над головой руку, точно я на нее замахнулся:

— Алексей, как вам не стыдно!

Она повернулась, чтобы уйти.

Я задержал ее — тьма отступила, сознание прояснилось.

— Простите, Женя, я сам не знаю, что говорю...

Мы медленно двинулись вдоль улицы.

— Понимаете, не могу я показаться домой, на глаза отцу. У меня два брата: один фрезеровщик, второй шофер. Отец считает, что они ничего в жизни не достигли. Они меня ждут сейчас. Что я им скажу? Отец был так, уверен!..

— Почему он был уверен?! — воскликнула Женя с возмущением. — Разве он не знает, как теперь трудно попасть в институт?! Я пойду с вами. Я им все объясню!.. Если человек не прошел в институт, — значит, и жизнь кончена? Ошибаетесь!.. — Она была какая-то совсем другая в этой своей воинственности.

Мое изумление притупило остроту несчастья.

...Так мы вместе и появились у нас дома.

Соседки как бы невзначай выглядывали из кухни, чтобы утолить жадное любопытство: впервые со мной пришла девушка.

Я страшился. перешагнуть порог и своим известием нанести удар отцу. Быть может, впервые я по-настоящему осознал всю меру гордости родителей за детей: «Сам я малограмотный, дальше станка не ушел, а сын у меня — орел! Инженер, большими делами ворочает». Или кандидат наук! А еще выше: артист, музыкант!..

«Сколько ни утверждают, что все профессии в наше время хороши и почетны, — размышлял я, — а все-таки даже те, кто об этом твердит и пишет, всеми силами стараются пристроить своих детей получше. Если сынок или дочка умеет пиликать на скрипке, бренчать на рояле — обивают пороги музыкальных училищ, если сынок или дочка лепит из пластилина собачек и зайчиков, — в художественную школу: студента, окончившего институт, тянут в аспирантуру. Только бы подальше дальше от повседневной «черной» работы!»

Я пропустил Женю вперед. Она чуть съежилась и негромко сказала: «Здравствуйте...»,

За столом, накрытым чистой скатертью, сидели отец и старший брат Иван. Из-за перегородки выбежала маленькая Надя с ручкой в перепачканных чернилами пальцах, уставилась на Женю. Отец, опираясь о стол, медленно приподнялся в нетерпеливом ожидании. Во взгляде — и вопрос, и мольба, и надежда, и тревога. В душе у меня что-то стронулось с места, словно оборвалось что-то.

— Все в порядке, отец, — сказал я бодрым, ненатуральным голосом. — Приняли! — И ужаснулся: как я мог так легко, так предательски выговорить, ложь перед этими добрыми, умными, ласковыми глазами! Мужество изменило. Но сказанного уже не вернуть.

Женя со страхом и, казалось, с отвращением покосилась на меня, отступила на шаг в сторону.

Отец молодо распрямился, стал подгонять женщин — собирать на стол.

— Здравствуй, милая девушка! Как величать? Женя... Хорошее имя. Вместе с Алешей поступали?

— Я уже учусь, — прошептала Женя.

— Что же вы стоите у порога? Садитесь! Выпьем по такому случаю.

Мать и Татьяна, жена Ивана, быстро накрыли на стол — все было приготовлено заранее.

Мне казалось, что Женя неживая. Сидит рядом со мной, уронив взгляд на свои руки, лежащие на туго сдвинутых коленях, и не дышит.

— Мы за тебя рады, Алеша, — сказал Иван, приподняв рюмку с водкой. — Будь здоров!..