Я заметил еще один плоский камень, за ним – другой. Потянувшись к рюкзаку, я достал из него фонарик и посветил вокруг: тусклого света фонарей было явно недостаточно.
– Да их тут много. – Я указал на еще несколько похожих камней. – Вон там. И там. И там. Думаю, все они являются частью одного большого барельефа.
– Неужели? – насмешливо улыбнулся Канавар. – А может, вы также обладаете сверхъестественным видением, что явит вам изображение самой Артемисии?
– Вы зря его недооцениваете, – усмехнулся папа. – Он выиграл соревнования по складыванию пазлов среди средних школ в Первом дивизионе. Мы еще праздновали это мороженым.
– Соревнование по складыванию пазлов? – переспросила Эли. – В дивизионах?
– Мороженым? – добавил Касс.
– Как ми-и-ило, – протянул Торквин.
Мое лицо опять запылало.
«Сосредоточься! Забудь о них! Ответишь им позже».
Я уставился на обломки, мысленно крутя их и переставляя. Затем я собрал их и разложил перед собой.
И осторожно, боясь повредить края, составил вместе.
– Похоже на какую-то плиту, – сказала Эли. – С выгравированной семеркой наоборот.
– Может, персы читали справа налево? – предположил Касс.
Папа задумчиво склонил голову набок:
– У кого-нибудь есть предположения, что это может означать?
Я сомневался. Но перед глазами все крутились фрагменты, из которых Канавар сложил свою букву «М». Что-то здесь было не так.
– Торквин, – сказал я, – дай мне, пожалуйста, камни Канавара – все.
– Смею заметить, сей вопрос стоит адресовать непосредственному владельцу камней, – заметил Канавар, – который рисковал жизнью, чтобы добыть их.
– Вы позволите, доктор Канавар? – попросил я.
Канавар с триумфальной улыбкой вскинул голову:
– У вас есть мое позволение.
Торквин вытащил из своего рюкзака камни и передал мне. Я выложил их перед собой, отделяя светлые от темных. Затем, отодвинув новые, я начал складывать старые.
– М-м, позволю себе напомнить, – сказал Канавар, – о потребности в оставленных вами камнях. Ибо они были лично вырезаны моей скромной персоной, дабы восстановить историческую букву «М»…
Установив последний фрагмент, я улыбнулся:
– Это никакая не буква «М».
– Это семерка! – воскликнул Касс. – Я был прав – эти штуки никак не могли складываться в букву «М»! Да-а!
Я услышал слабый возглас профессора Бегада:
– Умница!
Глаза Канавара, казалось, увеличились вдвое.
– Что ж, полагаю… сей вариант имеет место быть…
– Вырезанная в камне семерка… – Глаза папы скользнули по плоской табличке, которую я только что собрал. – И еще одна семерка – точно такого же размера, но выступающая. Ты думаешь о том же, о чем и я?
– Похоже на то. – Один за другим я сложил на плиту найденные Канаваром камни в перевернутом виде, повторяя узор.
Стоило мне опустить последний, девятый фрагмент пазла, как мое тело задрожало.
Папа схватил меня за руку:
– Что это? Песня гептококкуса?
– Гептакиклоса, – поправил я. – Да. Это она.
Вибрации пронизывали меня всего, начиная от головы и заканчивая пальцами на ногах.
Эли покачала головой:
– Это не Песня, Джек…
До моего слуха донесся плеск сорвавшихся с обрыва в море камней. Лицо Эли расплывалось, а мои колени будто превратились в желе, как если бы я стоял в едущем поезде или на доске для серфинга.