Ульяна плавала в забытьи, то погружалась в глубины, где не было ничего, кроме мрака, то выплывала и почти пробуждалась. Временами ее мучили кошмары, она дергалась, стонала. Хотела встать, но не могла, веревки не пускали. Ее не стали развязывать, перемещать в другое место, так и оставили прикованной к верстаку – в собственной грязной одежде, ее даже не обыскивали.

В этой же пещере стонала Рогачева – и у нее в тот час были схожие проблемы. Ульяна потеряла счет времени, иногда она просто не понимала, что происходит. Жутко хотелось пить. В какой-то миг к ней приблизился уродец, приподнял ей голову, приставил ко рту горлышко пластиковой бутылки. Она жадно хлебала, давилась, тянулась губами к горлышку, а уродец не возражал, охотно позволял ей пить, покладисто урчал. Ульяна отметила, что это не вода – у жижи был горьковатый насыщенный вкус. Да и плевать. Оторваться было трудно, жажда мучила. Она вылакала почти всю бутылку, в изнеможении откинула голову. Уродец что-то пролопотал, похлопал ее по щеке, потащился к Рогачевой, которая тоже умирала от жажды.

«Ты пьешь то, что ты есть», – мелькнула нелепая мысль, но долго в голове не засиделась, убралась восвояси. И такая процедура продолжалась несколько раз – ее будили, поили, она с жадностью лакала странное пойло и примерно на четвертом «водопое» равнодушно отметила, что жижа начинает ее удовлетворять – хотя она примерно представляла, что это такое…

Ей уже было все равно. Жизнь закончилась, и все, что будет дальше, – по барабану. Она засыпала, просыпалась, пила что ей давали. В одно из туманных пробуждений вяло отметила, что уродец внес в пещеру таз с грязно-бурой жидкостью, поставил возле груды металлолома. Уродцы посмеивались, обменивались нечленораздельным мычанием.

«Надо же, беспроводная связь у них», – лениво думала Ульяна и снова проваливалась в обморок.

Уродцы к ней не приставали, чего-то ждали. А ей абсолютно не хотелось есть – мучила только жажда. Очевидно, в этом пойле имелось достаточно калорий. Она уже ждала, когда ее напоят, а едва уродец зачерпывал из тазика, отзывчиво поднимала голову, вытягивала шею…

Сон был до мурашек реалистичный. Олежка спал, она его будила, щекотала, он смеялся, выскальзывал из ее рук и снова стремительно засыпал. А потом обнял ее, сковав шаловливые ручонки, принялся жадно целовать…

Когда она очнулась, над душой торчала Алла, смотрела на нее как-то странно. Ульяна пересилила желание плюнуть ей в рожу, изобразила полную немощь. Она не смотрела Алле в глаза, смотрела в сторону. Алла ткнула ее пальцем в глаз – Ульяна почувствовала резкую боль, но реакция была безжизненной.

– Ты в порядке? – наклонилась к ней Алла. Ульяна не ответила. Пустые глаза вяло отыскивали источник звука, хотя источник был напротив. Алла удовлетворенно кивнула.

– Значит, так, подруга, – сказала она. – Сейчас тебя перекантуют на постоянное место жительства – будем считать, что до нужной кондиции ты уже дошла. Начнем с тебя, потом займемся Рогачевой. Не возражаешь?

Взор Ульяны неприкаянно блуждал. В душе творилось совсем другое. Если бы не этот реалистичный сон с участием живого и почти разбуженного Олежки, она бы и осталась вялым стебельком… Алла снова удовлетворенно кивнула, подала кому-то знак. Ульяна чувствовала, как ее развязывают, становится легче дышать, ослабли веревки на запястьях. Пальцы получили свободу действий, она зашарила ими по пыльному верстаку. Металлический стержень двухсантиметровой толщины все еще лежал под бортиком из уголка. Она перекатила его пальцами, сжала в кулаке. Путы опали, фрик с продырявленной черепушкой схватил ее за ворот, стащил с верстака. Истошный вопль израненной души – ну как же без вопля, удесятеряющего боевой дух! – Ульяна треснула его стержнем по морде! Уродец отшатнулся, взревел от боли – теперь ему точно требовалась реконструкция носа! Ульяна оттолкнулась от него – откуда силы, мама дорогая! Подъем-переворот на спине, она взлетела с рабочей поверхности верстака, сделала сальто в обратную сторону! Ведь занималась когда-то акробатикой, ничто на земле не проходит бесследно!