– Я так и знала, что он притворяется, – облегченно вздохнула Рогачева. – И запомни на будущее, любимый. Любая проблема при правильном к ней подходе перестает быть проблемой.
– Надеюсь, это относится и к нашей общей проблеме, – проворчал Семен, подслеповато вглядываясь в перспективу. – Хотя бог ее ведает, с какого бока браться за ее решение. Влипли, блин…
Дальше двигались осторожно, выстроившись в колонну по одному. С опаской оглядывались – не догоняет ли туман. Но последний оккупировал дальние подступы и пока не покушался. В округе царило удручающее безмолвие. Даже вороны, совершающие облеты вверенной территории, перестали каркать и шумно хлопать крыльями. Одна из упомянутых особей сидела на кирпичном дымоходе и, склонив взъерошенную голову, наблюдала за молодыми людьми. «Пора ей в ведьму превращаться», – подумала Ульяна. Никакого движения в округе не отмечалось. Если Борька Поплавский и перемещался параллельным курсом, то делал это скрытно и толково.
Вскоре компания вышла на пустырь в центре деревни. На видном месте возвышалась невнятная кучка – из земли, истлевших досок, распавшейся бревенчатой кладки. Вероятно, во времена, о которых абсолютно не хотелось вспоминать, здесь находилось нечто вроде трибуны, молитвенного места или еще какого-то сооружения для совершения ритуальных процедур.
– Жертвенный алтарь, – предложил свою версию Семен.
– Лобное место, – возразил Олежка, и оба задумались, чем эти два понятия близки, а чем отличаются.
Окрестности «алтаря» заросли одуванчиками. Дебри травы чередовались с глинистыми проплешинами. Пустырь окружали просевшие избы, навязчиво напоминающие землянки. С правой стороны выделялась крупная центральная – она фактически сохранилась, хотя и выглядела жалко. В фундаменте, обмазанном глиной, зияли пустоты, из стен вываливались доски. Стены покосились, казалось, что дом способен развалиться от слабого дуновения ветерка, и странно, почему он этого не сделал раньше. Возможно, внешность была обманчива. При жизни это было нелепое грубое сооружение. «После жизни» оно стало еще более невразумительным и зловещим. К покосившемуся бревенчатому коробу примыкала приземистая пристройка. У дома имелся второй этаж – вернее, просторный чердак, окна которого были забиты крест-накрест. Крыша просела, со стропил свешивалась труха и пакля. У центрального входа имелось подобие веранды, половина которой благополучно обвалилась. Заросли бурьяна окружали строение. Трава пробивалась между бревнами, в отдельных местах перекрывала оконные глазницы. Стены провисали, словно их вспарывали гигантским ножом.
– Сельсовет, что ли? – угрюмо резюмировал Олег, обозрев выделяющуюся в антураже избу.
– Домик местного шейха, – поправил Семен. – Предводитель общины, глава секты, духовный лидер и наставник, как там его еще… Пастырь, кормщик, Бог, Христос, апостол… Наверняка жил тут со своей «богородицей» – в комфортных жилищных условиях, в почете, в полном авторитете…
Люди не расходились, кто-то присаживался на землю, кто-то предпочитал не садиться, настороженно озирались. Борька пропал с концами, и надежда, что он вернется, превращалась во что-то эфемерное. Западные подступы к деревне окутал желтый туман. Он расползался во фланги, вставал над кладбищем, над скалами на южной стороне Распад, но особой агрессивности не проявлял. С противоположной стороны за косогором возвышался лес – какой-то малопривлекательный, криворукий, черный.