Пушкину ничего не стоило начертать пером на бумаге «дернуть к тебе» — в смысле «уехать к тебе». И это — в океане вельможно-французской речи!

«Ах, ах! — вздыхаем мы. — Удел талантов — мучиться творческими поисками и сомнениями!»

Я что-то не слышал, чтобы Чехов или Пушкин мучились творческими сомнениями и поисками. Пушкин даже кричал после «Годунова»: «Ай да я!» Он мучился не творческими сомнениями, а тем, что жена слишком кокетничает и царь подслушивает. Любовь и честь его мучили и домучили. Гении мучаются чаще самою жизнью, а не творчеством.

Почему-то чужая исповедь необходима миллионам других, она почему-то укрепляет их души. Но только гении обладают той степенью бесстрашия, которая необходима в исповеди. Остальные боятся того, что называется «общество», подлаживаются под него, сами зачастую не замечая, думая, что они воюют с ним.

Литература у меня в школе преподавалась из рук вон плохо. Двадцать четыре года потребовалось «Вещему Олегу», чтобы из мертвеца превратиться — в моей голове и душе — в удивительную картину древней русской жизни, в поэму мудрости и величия, в вещего Олега и его коня и его дружину. И все потому, что «Вещего Олега» заставляют учить в школе наизусть.

Вот какие свежие истины формулировал я, когда появилась уборщица Валя. У нее не было передних зубов и верхняя губа западала по-старушечьи, хотя сама Валя была совсем молоденькой. Она властно прервала мои литературные занятия.

— Стучать надо, красавица, — сказал я. — И ты не очень вовремя.

— А вы должны койку как следует заправлять, а не просто одеялом прикидывать, — огрызнулась она беззубым ртом.

— Ты когда родилась?

— В сорок пятом, а что?

— А я в двадцать девятом. И за что тебе зубы выбили?

— Мне не выбили, мне гланды вырезали, а зубы мешали.

Я даже восхитился такой явной ложью.

— Ты их давай-ка вставь, а то неудобно как-то.

— Меня и так любят.

— Кто тебя любит? Ты замужем?

— Разведенная.

— А дети?

— Ой, таракан! — завизжала она и отшвырнула кишку пылесоса. — Я их боюсь. — Она, очевидно, так кокетничала.

— Ты не забывай окна мыть, — сказал я. — Видишь, сколько на них соли.

— У меня дочка есть, — сообщила она, подняла кишку и поймала в нее таракана.

Таракан исчез в пылесосе. И я, конечно, представил, как ему темно и безнадежно стало. Обычно я обнаруживал тараканов в графине с питьевой водой — у графина не было пробки, а насекомые хотели пить. Я выливал их в умывальник и открывал кран. Тараканы стойко боролись, но струя смывала их. И мне было как-то совестно за то, что выпускаю тараканов в одиночное плавание. Но я ничего не мог поделать. Очевидно, до меня в каюте жил штурман, который держал здесь еду. На судах нельзя держать еду в шкафу или ящике стола — сразу заведутся тараканы.

— Сколько классов?

— Десять.

— Чего дальше не училась?

— Я курсы на кондитера кончила.

— А зачем плавать пошла?

— Романтика! — опять огрызнулась она. Я давно заметил, что наши уборщицы не любят, когда во время уборки на них смотришь. Они испытывают раздражение от своей работы, они не любят ее.

Вещий Олег был родственником Рюрика. Норманнское происхождение первого русского князя чрезвычайно раздражает наших историков. Потому некоторые считают его литовцем, а некоторые чистокровным русаком…