Дзержинский возглавлял комиссию по ленинским похоронам. И, оказывается, сначала Ленина закопали в землю. Как обычно.
— Не может быть! — воскликнула Ф. Г. — Я была в ту зиму в Москве и отлично помню: сразу же плотники сколотили мавзолей — небольшой, из неструганых досок.
— Да, так, но поставили его над обычным захоронением! Я, когда прочел об этом в дареном томе, ударил себя по лбу: как же я забыл стих Веры Инбер из «Родной речи» — его мы твердили в школе?
Как же не заметил: «в могиле», «навеки от людей укрыть» — поэты обычно не ошибаются.
— Поразительно! — Ф. Г. застыла. — Я ведь тоже читала Инбер. Она всегда искренна, хоть мастерила и «Джона Грея» с его «нет, никогда на свете, могут случиться дети» — это распевали по всем кабакам, и эти вот «пять ночей и дней».
Тут интересно другое. У Чапека есть удивительный рассказ, мой любимый. Это в пандан к наблюдательности поэтов. Там стихотворец стал свидетелем преступления: автомобиль сбил женщину и скрылся. Полицейский инспектор допрашивает поэта, пытаясь выведать детали, но тот ничего не помнит, ничего не заметил, он только написал сразу после происшествия стихи. Сейчас найду их — они очень любопытны.
Ф. Г. подошла к шкафу, извлекла из него сборник Карела Чапека и быстро перелистала страницы.
— Вот они:
— Что это за шея, грудь и барабан? — недоумевает инспектор.
— Не знаю, там что-то такое было, — пожал плечами поэт.
И выяснилось, что в стихах он случайно зашифровал номер машины преступника — 235. Шея лебедя — двойка, грудь — тройка, барабан с палочками — пятерка! Вот вам поэтическое преображение действительности — в основе оно всегда реально.
Но, постойте, если «навек укрыть в могиле», как же тогда появилась мумия? — спросила она.
— И об этом сказано в книге! Только в конце марта, через два месяца после похорон, тело выкопали и приступили к бальзамированию. По просьбе руководителей братских компартий, чтоб было чему поклоняться.
Первый деревянный Мавзолей был возведён ко дню похорон Ленина — 27 января 1924 г.
КАК ОСКОПИЛИ ЧЕЛОВЕКА
После «Пышки», несмотря на успех, Раневская решила больше в кино не появляться — «слишком все это мучительно». Но однажды ей позвонил режиссер Игорь Савченко — он знал ее и по Баку, и по Камерному театру, и по роммовскому фильму. Савченко стал уговаривать Ф. Г. сняться у него в фильме, к работе над которым он приступил и который «не хочет видеть без Раневской».
— А что за фильм? — спросила Ф. Г.
— Это по Гайдару — есть такой молодой писатель. Картина будет называться «Дума про казака Голоту». Действие происходит в Гражданскую войну.
— И что же вы предлагаете мне играть?
— Роли у меня для вас, собственно, нет, — замявшись, ответил Савченко, — но она будет, как только вы согласитесь. Там в сценарии есть дьячок, вернее попик, сельский попик — к нему мальчишки приходят выменять йоду на сало. Скупой такой попик, прижимистый — капли йода даром не даст. Так вот, если вы согласитесь сниматься, мы сделаем из него женщину — он будет попадьей.