Я улыбнулся ее изысканной шутке – про зажравшихся вельмож и простых людей. После чего наказал слугам поживее нести все, что госпожа просит, сам же принялся нарочито внимательно разглядывать золотых рыбок в аквариуме.
На самом деле я просто не хотел смотреть на Таис – ее цветущий и одновременно дерзкий вид, ее красота и смелость трагически и стабильно пробуждали во мне приступы плотского желания. И ревность. И нежелание быть с кем-то еще. Все симптомы опасного заболевания с названием на букву «л».
– Ну хорошо, хорошо. Пусть я вельможа, дармоед и трутень, – произнес я, старательно скрывая, что обиделся. – А ты-то что? Ну, кроме того, что ты – простой народ-труженик, позитивный такой?
– Я? Я уезжаю! – Таис рассмеялась, легко и счастливо, словно речь шла о чем-то заведомо прекрасном.
– И куда же? – я изогнул бровь.
– На юг!
– Зачем?
– А вот это – это секрет… Ты не сердись… Я просто боюсь сглазить.
– Зачем же ты тогда ко мне зашла? Если кругом одни секреты?! – взвился я сердито, невольно сбросив маску пресыщенного спокойствия, с такой тщательностью вылепленную мной для нашего общения. – Чтобы мне было о чем волноваться? Чтобы я каждый день спрашивал себя, где ты и что с тобой?! Чтобы тревожился, не схарчили ли тебя где-то там, в пустынях, троглодиты с каменными топорами, зная при этом, что не могу ничего сделать и не могу тебе ничем помочь?!
– Ну Сережа… Ну пожалуйста… Ты ведешь себя прям как ревнивый муж, – строго сказала Таис, прихлебывая лимонад из высокой серебряной чаши, которую с поклоном поставил перед нею мой седовласый Хаким. – А я между тем свободная девушка, не связанная с тобой никакими обязательствами…
– Очень жаль, что не связанная, – вздохнул я.
Это прозвучало до неприличия честно. Некоторое время Таис молчала, глядя куда-то в глубь своего кубка.
А потом произнесла с той печальной задумчивостью, которая просыпалась в ней крайне редко:
– Ты знаешь, Сергей… Мне тоже иногда жаль, что «не связанная»… Бывают такие часы… И даже дни… Но потом наступает новая неделя, и я понимаю, что мне ужасно хорошо одной. И что я не хочу ни от кого зависеть, не хочу ни о ком вздыхать. Не хочу никого любить… Точнее даже, боюсь.
Сглотнув горький комок разочарования, я кивнул.
Не хочу так не хочу. Боюсь так боюсь.
Даже пьяный секс – дело сугубо добровольное. А уж любовь – так и подавно.
Не помню, о чем еще мы говорили в то утро месяц назад.
Но помню, что с тех пор я Таис не видел.
Точнее, как «не видел»…
Видел.
Во сне. В каждой мало-мальски похожей на нее девчонке. В своих фантазиях…
В общем, я сидел, погруженный в свои мысли, перед фонтаном. Вокруг меня сгущались стремительные южные сумерки.
Рядом со мной расположился дядя Вова. Он пытался играть на музыкальном инструменте, похожем на нашу балалайку, названия которого я запомнить так и не смог, что-то вроде чухчухтрахтрах.
Насколько я понял, старшина подбирал «Группу крови» Виктора Цоя.
Треньканье балалайки никак нельзя было назвать мелодичным. Но я видел, что дядя Вова уже изрядно «на поддаче», и запрещать ему что-либо бесполезно. Тем более бесполезно его стыдить.