Они отыскали дикую рожь и пшеницу, научились пахать поля и растить хлеб. Они приручили диких коней и коз, они пряли шерсть и лен, ткали полотно и окрашивали его красками из золотоцветной лапчатки, череды и охры, из дрока, коры дуба, ясеня и дикой яблони, из трилистника, таволги и бессмертника… Брали кору ивы и дуба, чтобы дубить кожу, и ставили на реке верши из гибких ивовых прутьев. Они научились делать ульи и переселяли туда рои диких пчел; они принесли в Долину саженцы яблонь и слив и развели сады — весной Долина тонула в белой, бледно-розовой, нежно-лиловой пене цветов. Они отыскивали рудные жилы, жгли уголь, ковали металл, варили стекло и гранили камни…

…Почему ты не привел их сюда, Тано? Ведь ты же для них сотворил Долину, я знаю!

Мне хотелось, чтобы они нашли ее сами…

Через десятилетия еще два народа поселились в Северных землях: юго-западные лесистые предгорья Гор Ночи стали домом Измененных-иртха, а на Острова Ожерелья пришло племя Смертных-файар, называвших себя Странниками Звезды — Эллири…

— Тано, почему у тебя нет дома?

Он растерялся:

— Как же — нет… А Хэлгор?

— Нет, — Тьоллэ задумалась, подбирая слова. — Это не то. Гор'тай-арн — камень, скалы… почему у тебя нет такого дома, как у нас? Ты ведь сам говорил — у файа должен быть дом. Лэртэ.

— А ведь и правда, — немного смущенно улыбнулся он. — Я как-то не думал об этом… Будет, конечно! Буду жить с вами. Вот и Гортхауэр уже подумывает перебраться в Гэлломэ. Только сперва для вас. Ну, да что ты? Разве Хэлгалль не тебе в венок вплетал лайни?..

…и была эта невероятная удивленная радость обретения: хрустальными каплями родниковой воды, шелковым шелестом трав, птичьей песней, рассветным солнцем — та же сумасшедшая весенняя радость и непокой, испытанные единожды, возвращавшиеся снова и снова, каждый раз — по-иному, истинностью слов: мир мой в ладонях твоих — кор-эме о анти-эте, таирни.

Потому что каждый видит свои оттенки в бездонном летнем небе, свои песни слышит в кружении осенних листьев и шелесте трав, угадывает свое в огненных и лиловых облаках заката, -

Гэлломэ, Лаан Гэлломэ — гэлли-тинньи, смеющееся серебро звездных бубенцов…

Он слышал их всех — все голоса, чувства, движения души; радостно угадывал еще не родившиеся замыслы, несложенные стихи — так в бутоне цветка предощущаешь легкий пьянящий запах и лунную белизну полупрозрачных лепестков.

Так они стали, эти цветы, — песнью сумерек, лунного светящегося тумана, пронизанного нотами звезд и нитями предчувствий: иэлли. И, когда касался хрупкого чуда лепестков, казалось ему — летящие души держит он в ладонях.

Он говорил цветами и травами: сумеречно-лиловые вечерние кубки айолли - и хрупкое кружево гэллаис, готовое растаять от тепла дыхания; огненные, наполненные пламенем солнца лайни - и предрассветные пьянящие соцветия элгэле;

Гэлломэ, Лаан Гэлломэ — тихий перезвон аметистовых колокольное…

Он жил — на одном дыхании, на счастливом вздохе; юным ветром над пробуждающейся в улыбке снежных и золотых первоцветов землей — он пел и смеялся, и смеялись духи лесов, и танцевали в ветвях, осыпая с едва раскрывшихся листьев медвяные капли росы, и танцевали с ними Дети Звезд; и он был — одним из них, и он был — ими, и жизнь была переплетением тончайших легко-звонких нитей, пронизанных солнцем, искрящейся радостью полета — так бывает, когда вдыхаешь хмельной воздух рассвета, и весь мир бьется сердцем в твоей груди, и хочется петь, смеяться и плакать, и не можешь найти слов, сам становясь песнью: истаивали слова, становясь ненужными — был порог счастья, когда сердце рвалось в небо стремительной птицей и душа не вмещалась в хрупкий хрусталь фраз -