…Он знал, что это запретно, он ничего не забыл — но все более неодолимым становилось жгучее желание создать живых: не майяр, не орудие свое, не свое продолжение — иных, чем он, тех, чьи замыслы будут новыми, не имеющими своего истока в нем, Ауле. Детей. И не об Отступнике были его мысли, когда начал он творение: творил новых по образу и подобию своему. Обликом новые существа были похожи на его майяр — широкоплечие, сильные, приземистые, словно бы созданные для жаркой работы у горна…

Аулехини. Да, так они будут зваться: Дети Ауле. Кузнец произнес это вслух, словно пробуя слово на вкус — Аулехини… - и замолк, улыбаясь в странном смущении. Это было открытием, новым, незнакомым чувством: он гордился ими, как ни одним своим творением, он восхищался ими, и это не было смиренным восхищением пред величием замыслов Творца — он любил их, и это была иная любовь — потому что ребенка любят иначе, чем вещь, вышедшую из-под рук Мастера.

Один за другим они открывали глаза — темные, как глаза их создателя, поднимались, изумленно оглядывая сверкающий драгоценными кристаллами высокий свод пещеры, подобный звездному небу. И тот, что пробудился первым, остановив наконец взгляд на Кузнеце, медленно, неумело улыбнулся, словно хотел что-то спросить.

— Я… — выговорил Ауле на том языке, который сам сотворил для них, на языке камня и гор, пещер и подземных рек, — я Махал. Я создал вас.

Его лицо пылало, он даже не заметил того, что сказанное им — святотатство, потому что символ и образ этот — Создатель, Образователь - прежде означал только Всеотца.

— Махал, — повторил Новый и опять улыбнулся. Ткнул себя пальцем в широкую — только мехи раздувать! — грудь, потом обвел жестом других пробудившихся: во взгляде читался вопрос.

— Кхазад, - кивнул Ауле; глаза Кузнеца сияли теплым золотым светом, неожиданно он рассмеялся, не в силах больше держать в себе это огромное невыразимое счастье. — Вы — Подгорный народ, властители камня и металла, Кхазад. Ты… понимаешь меня?

— Кхазад, — повторил Новый и тоже кивнул — запоминая.

Создатель раскинул руки, запрокинув лицо к сияющим сводам — счастье переполняло его, все — золотое сияние и звонкая медь, хотелось смеяться, хотелось взлететь, распахнув крылья, хотелось…

…Но ведомо было Илуватару о том, что делалось, и в тот час, когда завершена была работа Ауле и, довольный, начал он обучать гномов тому языку, который создал для них, заговорил с ним Илуватар; и, услышав голос его, умолк Ауле. И рек ему Илуватар: "Почему сотворил ты это? Почему пытаешься сделать то, что, как ведомо тебе, превыше разумения твоего и власти твоей ?Ибо лишь свое бытие, не более, как дар получил ты от Меня; и потому жизнь тварей, созданных рукой твоей и разумом твоим, лишь в нем имеет начало; и движутся они лишь тогда, когда ты помыслишь об этом, когда же мысли твои далеки от них, то замирают в бездействии. Этого ли желаешь ты ?"

И так ответил Ауле: «Я не желал такой власти. Мыслил я создать существ иных, чем я сам, дабы любить их и наставлять их, дабы и они постигли красоту Эа, Мира Сущего, которому Ты повелел быть. Ибо казалось мне, что довольно в Арде места для многих творений, что увеличат красоту ее, но большею частью пуста она и безрадостна; и нетерпением наполнила меня пустота, и в нетерпении своем впал я в неразумие. Но Ты, сотворивший меня, и в мою душу вложил жажду творить; неразумный ребенок, обращающий в игру деяния отца своего, не в насмешку делает это, но лишь потому, что он — дитя своего отца. Но что же делать мне ныне, дабы не навлек я на себя вечный гнев Твой? Как дитя в руки отца своего, так в руки Твои предаю я ныне мои творения; и да будет воля Твоя. Но не лучше ли будет мне уничтожить то, что по неразумию создано?»