У меня в памяти хранится огромное количество невероятных историй о тех днях и ночах: вскрытие грудной клетки в середине ночи, установка огромных катетеров, переливание тысяч единиц крови. Думаю, уверенность в своих силах пришла именно во время практики в хирургическом отде- лении.
Один хирург занимает особое место в моих воспоминаниях – это Боб Карп. Во время своего обучения я узнал от Карпа о физиологии, уходе за пациентами, ответственности и выдержке больше, чем от кого-либо другого. Высококлассный кардиохирург, Карп стал врачом в далеком 1958 году. Его особенно интересовало устранение конгенитальных[73] патологий у младенцев и детей, и он стал создателем крупной программы в Чикаго. Обычно хирург делает операции совместно со своими коллегами, но доктор Карп проводил операции с резидентами, даже в тех сумасшедших случаях, когда он совершал реконструкции сердца новорожденным. Он превращал их сердца из несформированных мешков в пригодные для жизни насосы. В операционной Карпа всегда царила тишина, раздавались лишь едва различимая ухом классическая музыка и его распоряжения медсестрам, ответственным за аппарат искусственного кровообращения. За работой Карп вел себя довольно спокойно, но, если злился, мог разгромить всех в пух и прах.
Я вижу кардиохирургию в черно-белой гамме. Если вы хорошо делаете свою работу, пациентам становится лучше, а если нет, они умирают.
Каждый вечер в 21:00 и каждое утро в 06:00 все резиденты должны были сделать «звонок Карпу», во время которого происходило обсуждение пациентов. Без звонка нельзя было уйти домой вечером, а утром приходилось раньше оказываться на работе. За 20 минут до звонка мы бегали по всему отделению, собирая со стен над койками пациентов таблицы с жизненными показателями, результатами анализов, информацией о питании, вазопрессорах[74] и лекарствах. Медсестры знали об этой практике, и, если ты им нравился, они заранее заполняли таблицы и держали их наготове. Если таблицы не было, звонок оборачивался катастрофой. Каждый раз, когда я набирал номер Карпа, мое сердце выпрыгивало из груди.
Обучение хирургии требует активности. Я купил хирургический атлас и, пошагово разбирая каждую операцию, мысленно проводил ее в своей голове.
«Здравствуйте», – говорил он тихо, будто не понимая, кто с ним говорит. Поначалу я начинал с беседы на отвлеченные темы, но быстро понял, что это лишнее.
«Жизненные показатели!» – кричал он. Терпеть мою болтовню он не собирался.
И я зачитывал ему данные о кровяном давлении, сердечном ритме, состоянии дренажной трубки, результатах анализов мочи и вазопрессорах.
В какой-то момент он меня перебивал и говорил: «Назначьте то, сделайте это, переведите его в… перелейте кровь. Дальше». И я продолжал.
Со временем Карп узнал меня лучше. Примерно через месяц он даже позволил мне высказывать свое мнение.
– Мистер Смит прекрасно себя чувствует, я за него не беспокоюсь.
– Дальше.
Завоевание доверия Карпа было одним из величайших достижений моей жизни. К концу второго месяца под его руководством я решил, что хочу стать кардиохирургом: останавливать и запускать сердца, реконструировать неправильно сформированные насосы новорожденных. Техничность процесса и черно-белая гамма вскружили мне голову. Как только Карп понял, что меня заинтересовала кардиохирургия, он стал приглашать меня в свой кабинет, где мы вместе обсуждали статьи, говорили о физиологии и разбирали мои вопросы. Ему было известно о сердце все: он знал, почему одни операции проходили успешно, а другие нет, и никогда не стеснялся признавать свои ошибки.