– Отлично! – рычал Олдржих Галада. – Отлично, братры! Дали мы им!

Они стояли среди крови и трупов. Рейневан с ужасом отметил, что в живых их осталось не больше пятнадцати, из которых на ногах мог держаться разве что десяток. Большинство из тех, кто еще мог стоять, тоже истекали кровью. Он понял, что живы они только потому, что копейщики мешали друг другу, драться у возов могли не все. Впрочем, и эти заплатили за такую возможность страшную цену. Возы окружало кольцо убитых людей и визжащих, покалеченных лошадей.

– Готовься! – гаркнул Галада. – Сейчас ударят снова…

– Шарлей?

– Жив.

– Самсон?

Гигант откашлялся, стер с бровей кровь, сочившуюся из раны на лбу. Он был вооружен утыканной шипами булавой и щитом, который какой-то доморощенный художник украсил изображением пламенеющей облатки и надписью: BOŮH PAN NÁŠ.[489]

– Готовься! Идут!

– Этого, – сквозь зубы проговорил Шарлей, – нам уже не пережить.

– Lasciate ogni speranza,[490] – спокойно согласился Самсон. – Какое, однако, счастье, что я не взял с собой того котенка.

Кто-то подал Рейневану гаковницу. Минутная передышка позволила Сироткам забить пули. Рейневан уперся стволом в воз, зацепил крюк за борт, приложил фитиль к запалу.

– Святой Еееееежи!

– Gott mil uns![491]

Грохот копыт известил об очередной атаке со всех сторон. Загремели пищали и гаковницы, в образовавшееся облако дыма полетели болты из арбалетов. А через мгновение в ход пошли длинные копья, брызнула кровь, раздался сумасшедший рев пробитых остриями людей. Рейневана спас Самсон, заслонив его щитом с облаткой и барашком. Через мгновение щит уберег от смерти Шарлея. Гигант управлял огромным щитом одной рукой, как крупным диском, а врезающиеся в него копья отражал так, словно это были стрелы из духовых трубок.

Иоанниты и латники Хаугвица ворвались меж телег, рубили, стоя в стременах, мечами и топорами, в крике и звоне, рвали буздыганами. Гуситы умирали один за другим, огрызаясь как собаки, стреляя копейщикам прямо в лица из арбалетов и рушниц, тыча и разрывая гизармами и алебардами, колотя булавами, коля списами. Раненые заползали под возы и подрезали лошадям бабки, увеличивая толкотню, хаос и толчею.

Галада заскочил на телегу, ударом бердыша скинул с седла иоаннита, сам согнулся, получив острием. Рейневан схватил его, стащил. Двое тяжеловооруженных нависли над ним, вздымая мечи. Жизнь им снова спас Самсон и BŮG PÁN NÁŠ на огромном щите. Один из рыцарей, судя по изображению, Зейдлиц, рухнул вместе с лошадью, которой перерезали бабки. Другого, сидящего на сивом коне, Шарлей рубанул по голове упущенным Галадой бердышом. Шлем лопнул, латник согнулся, захлебываясь кровью. В тот же момент на Шарлея наскочили и повалили лошадью. Рейневан с размаху ткнул наездника списой, острие увязло в пластине. Рейневан отпустил древко, развернулся, сжался, латники были повсюду, вокруг хаос остроносых хундсгугелей, мелькание крестов и гербов на щитах, ураган мелькающих мечей. Тайфун конских зубов и копыт. «Башня шутов, – лихорадочно думал он, – это по-прежнему Narrenturm, безумие и психоз. И сумасшествие.