Петровна вспомнила своего племянника, которого несколько лет назад пустила пожить на время. И ремонт, который потом пришлось делать в его комнате. Петровна вздохнула — сейчас ее мир казался таким далеким. А ведь еще сегодня утром она пила чай у себя на кухне, с булочками, которыми накануне ее угостила Валентина. А несколько часов назад она ругалась у магазина с Егоровной — эта ссора показалась ей сейчас такой мелкой и глупой. А ведь если бы она по дороге домой лучше смотрела под ноги, может ничего бы и не случилось. Петровна тяжело вздохнула. Вот если бы было можно закрыть глаза, а потом открыть — и ты снова дома. Но нет.
Первым делом она спросила мальчишку, может ли он вернуть ее домой — тот скуксился и признался, что нет. Вранье от правды Петровна отличать умела, особенно детское вранье, поэтому надежды увидеть дом у нее не было. «Так, не раскисать! — приказала она себе. — Что-нибудь придумаю. На худой конец, придется здесь обживаться».
Насчет «здесь» все тоже было смутно. Кроме того, что в мире есть магия и возможность как-то залезать в другие миры (сложно, не всем и с большими проблемами), Петровна больше ничего не знала. Как и про самого мальчишку, который зачем-то выкрал ее из дома и притащил сюда. Для каких целей? Может ему стало грустно и одиноко? Вряд ли. Не походил он на того, кто жаждет заботы взрослых. Вполне самостоятельный ребенок, хоть и запущенный. Петровна взглянула на Алмуса: если его отмыть, переодеть, булками накормить и вареньем (или что там любят внуки?), то будет нормальный домашний мальчик, а не замызганное чучело.
Впрочем, большого желания вжиться в роль бабушки Петровна не чувствовала. Хотя мальчишка ей даже нравился, чуть-чуть, самую малость. Было в нем что-то такое, что вызывало расположение. Но эта его молчанка сводила на нет все его положительные качества. В детсадовскую бытность Петровне такие встречались. Сложные были дети, но даже их при желании можно раскусить. Чем она и решила заняться, когда, закончив с гостиной, они переместились в прихожую.
Алмус терпеть не мог уборку, но сейчас ему даже нравилось — хоть какой-то способ отвлечься от терзающих мыслей. Что делать с Бабазиной он не знал. Стоило рассказать ей правду, но как это сделать, чтобы не влетело, он не знал. В решительности бабули он успел убедиться, отдраивая прихожую.
Бросив тряпку в ведро, он отер со лба пот и посмотрел на результаты своей работы. Результаты впечатляли — прибранное помещение стало совсем другим. Засохший цветок перекочевал в чулан, и без него атмосфера стала намного живее. А пол, светло-ореховый на вымытой половине, кольнул воспоминаниями о детстве, и, кажется, даже пирогом пахнуло, какой бабуля пекла по праздникам. По этому полу было так здорово бегать босиком, прыгая по квадратам солнечного света, падающим из окошка над дверью. Окно давно заколочено, да и пирогов ему никто не напечет. А жаль, хорошее было время. Видимо поэтому рука и не поднималась выбросить засохший бабушкин цветок.
Алмус вздохнул и снова взялся за тряпку.
— Когда я была маленькая, — произнесла Бабазина, протирая шкаф, — мы с родителями жили в деревне. Свой дом, огород, корова… рядом был лес, мы там ягоды собирали, грибы… Хорошее было время. У меня был брат, младший, забавный такой. И сестра старшая, такая важная, вечно нами командовала. Но так она была ничего, хорошая. А у тебя есть кто-нибудь?