– Ты? – ошарашенно спросила она. И растерянно добавила: – Ты же спишь дома.

Вова счастливо рассмеялся и покрутил пальцем у виска:

– Ага, сплю. Это я тебе снюсь, Манюнь!

А потом рассказал молодой и очень любимой жене, как долго, трудно и медленно он добирался с работы на дачу – в такую-то погодку, просто черти устроили сабантуй!

Маша опять ничего не понимала, обнималась с Вовой, ахала и охала, говорила ему, что он сумасшедший, абсолютно сумасшедший! В такую погоду! Это ж надо додуматься! Нет, должно же такое прийти в голову – сесть за руль в такой дождь! А если бы… Ругала его и целовала.

Потом, окончательно проснувшись, она заплакала, оценив наконец степень опасности, и опять с удвоенной силой ругала мужа и горячо целовала его и обнимала.

Он тоже целовал Машу и приговаривал:

– Ну ты же так боишься грозы! А когда тебе страшно, я обязательно должен быть рядом. Вот просто обязан! Да и потом – я просто соскучился! Знаешь, как бывает? Вот сейчас, срочно, сию минуту – обнять тебя и зарыться в твои волосы! Еле доехал, Мань. Еле вытерпел.

Счастливая Маша удобно пристроилась на мужнином плече, сладко вздохнула и закрыла глаза.

К пяти утра стихла, угомонилась уставшая, измученная природа, и они уснули, крепко обнявшись и плотно сцепив руки.

Перед тем как сон наконец укрыл и укутал ее плотным и уютным одеялом, Маша успела подумать про Тату: «Глупость какая – спит, как сурок. Что она, совсем очумела? Или я, или она – кто-то из нас слегка рехнулся. А может быть, Татка сказала так, чтобы я не психовала, зная, что Вовка в пути? Да, скорее всего! Впрочем, ладно. Потом разберемся. Да и вообще, это все такая ерунда и такая мелочь! По сравнению с тем, что есть у нее в жизни!» – И Маша блаженно улыбнулась и крепче обняла мужа за шею.

А в доме на Таганке, в огромной академической квартире Машиного любимого деда, на большой, удобной, почти королевской кровати (стиль модерн, орех, инкрустация, досталась по наследству от дальних родственников), продолжали свои веселые забавы Машин папа, скульптор-анималист, и крупная (очень крупная!) и очень близкая его знакомая, коллега, можно сказать, по цеху, скульптор-монументалист, автор «больших форм» (в прямом и переносном смысле), художница Дуся Рейно (фамилия от второго мужа, финского производства). Дуся, славная и многопьющая женщина, словно сошедшая с полотен великого Сикейроса, восхищала Машиного папу, в душе все-таки мастера крупных форм и монументалиста по призванию (моменталиста – как шутил сам Машин папа), своим массивным и роскошным телом, зычным голосом и полнейшим пренебрежением к проблемам различного рода – бытового или душевного толка. Чем очень отличалась от его жены, Машиной мамы.

Звонок в дверь, испугавший немного анималиста и совсем не испугавший беспечную Дусю, все-таки внес некую неловкость и беспокойство, но, решив, что кто-то, видимо, ошибся дверью, они вскоре опять дружно выпили, закусили и продолжили яркую дискуссию, переходящую в бурную полемику, про современное (потерянное, увы!) искусство и про место художника в современном же мире.