– А… про деньги он знал?

– Да! Да! – хором ответили слуги. – В людской о них было много разговоров.

– А Гепен, – ворвалась в разговор словоохотливая горничная, – прямо так и сказал мне: «Подумать только, у графа в секретере такие деньжищи, что нам всем хватило бы их до конца жизни».

– А что он за человек?

От этого вопроса языки у слуг словно присохли к нёбу. Все молчали, прекрасно понимая, что любое слово может послужить основанием для чудовищного обвинения. Однако конюх из дома напротив, явно горевший желанием принять участие в разговоре, подобных опасений не испытывал.

– Гепен – отличный парень, а уж жизнь повидал… Господи, каких только историй от него не услышишь! Чего он только не испытал! Раньше, вроде, был богат и если бы пожелал… Работа у него в руках горит, а уж гульнуть или там погонять шары на бильярде – другого такого не сыскать…

Невнимательно, вполуха слушая эти показания, а верней сказать – болтовню, папаша Планта сосредоточенно рассматривал ограду и калитку. Вдруг он повернулся и, к великому возмущению мэра, прервал конюха:

– Ну хватит. Прежде чем продолжать допрос, неплохо бы посмотреть, что за преступление совершено, и совершено ли оно. Пока мы не имеем никаких доказательств этого. У кого из вас есть ключи?

Ключи были у камердинера, он открыл калитку, и все вошли во двор. Как раз появились и жандармы. Мэр велел бригадиру следовать за ним, а двоих поставил у ворот, приказав никого не впускать и не выпускать без его разрешения. Только после этого камердинер отворил дверь дома.

Если даже в доме графа де Тремореля и не было совершено преступления, то явно случилось нечто из ряда вон выходящее; невозмутимый мировой судья понял это, едва переступив порог.

Стеклянная дверь в сад распахнута настежь, три стекла в ней разбиты. Клеенчатая дорожка, соединяющая все двери, сорвана, кое-где на белых мраморных плитах запеклись капли крови. Самое большое пятно виднелось у лестницы, а на нижней ступеньке была какая-то омерзительная грязь.

Почтенный г-н Куртуа, не созданный для подобных зрелищ и миссии, какую ему предстояло исполнить, едва не упал в обморок. По счастью, чувство собственной значительности и важности придало ему энергию, в общем-то не свойственную его натуре. Чем трудней представлялось г-ну мэру расследование этого дела, тем сильней хотелось ему довести его до конца.

– Проводите нас к тому месту, где вы обнаружили труп, – приказал он Берто.

– Мне кажется, – вмешался папаша Планта, – что разумней и логичней было бы начать с осмотра дома.

– Пожалуй, да… Действительно, я и сам так подумал, – ухватился за этот совет г-н Куртуа, как утопающий хватается за соломинку.

Он велел оставаться на месте всем, кроме бригадира и камердинера, прихваченного в качестве проводника по дому.

– Жандармы! – крикнул напоследок г-н Куртуа стражам, стоящим у ворот. – Следите, чтобы никто не вышел отсюда, никого не впускайте в дом, а главное, в сад!

После этого поднялись наверх. Вся лестница была в кровавых пятнах. Кровь была даже на перилах, и г-н Куртуа вдруг с ужасом обнаружил ее у себя на руке. На площадке второго этажа мэр спросил камердинера: