– Итак, – недоверчиво спросил судебный следователь, – вас прислал господин префект полиции на случай, если мне понадобится вести какие-либо розыски?

– Да, сударь, – ответствовал Лекок, – и я всецело к вашим услугам.

Нет, внешность посланца префекта полиции решительно не внушала доверия, и поведение г-на Домини можно счесть вполне извинительным.

В этот день у г-на Лекока были превосходные гладкие волосы неопределенного цвета, какие в Париже именуют белокурыми; волосы эти разделял кокетливый косой пробор. Одутловатое, покрытое нездоровой бледностью лицо украшали бакенбарды приблизительно того же оттенка, что и волосы. Большие, опять же цвета волос, глаза с красными веками словно застыли на лице. К пухлым приоткрытым губам, обнажающим длинные желтые зубы, казалось, навечно приклеена простодушная улыбка.

К тому же лицо это не выражало ничего определенного. Вернее, его выражение можно определить как смесь робости, самонадеянности и самодовольства. Обладателя подобной физиономии невозможно заподозрить в наличии хоть какого-то ума. Взглянув на него, невольно начинаешь искать зоб. Такое вот безобидное лицо может принадлежать мелочному торговцу, который, убив тридцать лет на продажу иголок и ниток, уходит на покой с рентой в тысячу восемьсот франков.

Костюм г-на Лекока был не более выразителен, нежели внешность. Сюртук его был похож на любой другой сюртук, брюки – на любые другие брюки. Цепочка из волос цвета его бакенбард удерживала большие серебряные часы, которые оттопыривали левый карман жилета.

Во время разговора он вертел в руках прозрачную роговую бонбоньерку с лакричными и алтейными пастилками, крышку которой украшал портрет крайне уродливой, но прекрасно одетой дамы, вероятно, покойницы.

В зависимости от того, какой оборот принимала беседа, от недовольства или удовлетворенности ею г-н Лекок либо съедал пастилку из бонбоньерки, либо бросал на портрет взгляд, который сам по себе был целой поэмой.

Рассмотрев пришельца во всех подробностях, судебный следователь пожал плечами и сказал:

– В конце концов – и эти два слова полностью отражали невысказанные мысли г-на Домини, – раз уж вы здесь, введем вас в курс дела.

– Нет нужды, – с довольным видом ответил г-н Лекок, – совершенно нет нужды.

– Но необходимо же, чтобы вы знали…

– Что? То, что знаете вы, господин судебный следователь, мне уже известно. Мы имеем убийство с целью ограбления и из этого исходим. Взлом, проникновение в жилище, в доме все разгромлено. Графиню нашли, тело графа до сих пор не обнаружено. Что еще? Арестован Подшофе. Он изрядный плут и в любом случае заслуживает небольшой отсидки. Гепен вернулся пьяный. Против него серьезные подозрения. У него скверное прошлое; неизвестно, где провел ночь, отвечать отказывается, алиби нет… Да, это серьезно, куда как серьезно…

Папаша Планта смотрел на лучезарного сыщика с явным удовольствием. Остальные не скрывали удивления.

– Кто вам сообщил эти сведения? – поинтересовался судебный следователь.

– Все понемножку, – отвечал Лекок.

– Но где?

– Здесь. Я тут уже больше двух часов и даже выслушал речь господина мэра. – И, довольный произведенным эффектом, Лекок отправил в рот пастилку.