Вдруг он услышал насмешливый голос матери:

«Ты хочешь вывернуться наизнанку перед этим чучелом, Джеки? ЭТИМ чучелом? Он ведь пахнет как прилавок с мужским одеколоном в парфюмерном магазине, и выглядит как ухудшенная копия Чарльза Менсона… но делай, как хочешь. Ты можешь надуть его, да не трусь ты, но поступай, как хочешь».

— Кто ты? — опять спросил Осмонд, наклоняясь ближе, и в выражении его лица Джек увидел полную уверенность. Он всегда получает от людей ответы на вопросы, которые задает… и не только от двенадцатилетних малышей.

Джек глубоко вздохнул (когда ты хочешь получить максимальную громкость, чтобы твой голос достиг заднего ряда балкона, он должен исходить из диафрагмы, Джеки, а потом он выходит и усиливается, как в старом граммофоне), а затем выкрикнул:

— Я СОБИРАЛСЯ ВЕРНУТЬСЯ! ЧЕСТНОЕ СЛОВО!

Осмонд, который наклонился очень низко, ожидая прерывающегося бессильного шепота, отскочил, как будто Джек дал ему пощечину. При этом он наступил на концы своего бича и едва не упал.

— Ты, проклятый маленький…

— Я ХОТЕЛ ВЕРНУТЬСЯ! НЕ БЕЙТЕ МЕНЯ, ОСМОНД, Я ХОТЕЛ ВЕРНУТЬСЯ! Я НИКОГДА НЕ ХОТЕЛ ИДТИ СЮДА, Я НИКОГДА, НИКОГДА, НИКОГДА…

Капитан Фаррен шагнул к нему и отпустил подзатыльник. Джек растянулся во весь рост в грязи, продолжая всхлипывать.

— Он дурачок, я же вам говорил, — услышал он голос Капитана. — Извините, Осмонд. Можете быть уверены, я не оставлю на его шкуре ни единого живого места. Он…

— Что он вообще здесь делает? — взвизгнул Осмонд. Теперь его голос был высоким и визгливым, как у базарной торговки. — Что вообще делает здесь твой мокроносый ублюдок? Не надо показывать мне его пропуск! Я знаю, что у него нет пропуска! Ты прокрался сюда, чтобы кормить его со стола Королевы… чтобы стащить серебро Королевы, я знаю… он плохой… одного взгляда достаточно, чтобы понять, что он ужасно, кошмарно, невероятно плохой!

Бич опять щелкнул, на этот раз не как воздушное ружье, а как дробовик 22-го калибра, и Джек не успел подумать о том, куда же он опустится, когда огромная огненная рука обрушилась ему на спину. Казалось, боль пронзила его насквозь, не ослабляясь, а усиливаясь. Она была горячей и сводила с ума. Он закричал и начал корчится в грязи.

— Плохой! Ужасно плохой! Невероятно плохой!

Каждое «плохой» подчеркивалось очередным щелчком бича, очередным ударом огненной пятерни, очередным вскриком Джека. Его спина горела. Он не имел ни малейшего представления, как долго это продолжалось. Казалось, Осмонд все больше заводился с каждым ударом, но тут прозвучал новый голос:

— Осмонд! Осмонд! Вот ты где! Слава богу!

И звук приближающихся шагов.

Затем голос Осмонда, яростный и задыхающийся:

— Что? Что? Что это?

Чья-то рука подхватила Джека под локти и помогла ему подняться. Когда он выпрямился, рука подхватила его за талию и поддержала. Было невозможно поверить в то, что Капитан, который был таким суровым и строгим, когда они проходили через павильон, может быть таким внимательным.

Джек снова пошатнулся. Мир все еще пытался скользнуть в сторону. По его спине стекали теплые ручейки крови. Он с ненавистью смотрел на Осмонда, и эта ненависть была приятным противоядием от страха и смущения.