. Он дышал светом. И, наконец, осознал поразительные звуки, раздающиеся вокруг него, когда он увидел, что глаза его матери открылись… (во имя жизни, такие же живые глаза, как мир. Внутри Талисмана пришли к нему звуки тромбона и фанфар, всхлипы саксофона; смешанные голоса лягушек и горлиц, «Люди, познавшие мое волшебство, воскурят мне фимиам», до его уха донесся голос Вулфов, поющих свою песню луне. Вода билась о борт корабля, и рыба билась о поверхность озера, радуга ударилась о землю и о путешествующего мальчика, говоря ему, какой дорогой пойти, и ударившийся ребенок скривился и открыл рот; и здесь раздался оглушительный всплеск хора, поющего от всей души; и комната наполнилась дымящейся трелью поющего голоса, заглушающего все остальные звуки. Машины скрипели тормозами и заводы шипели, где-то лопнула шина, а где-то вознесся в небо фейерверк, и снова шепот любви и плач ребенка, а голос все подымался и подымался, и какое-то время Джек не осознавал, что он видит, а что нет).

Лили широко открыла глаза. Она разглядывала лицо Джека с удивлением, как будто хотела спросить: «Где же я нахожусь?» Это было выражение новорожденного, только что появившегося в этом мире. Затем она пошевелилась и глубоко вдохнула. И поток миров и наполнившихся галактик выплеснулся, а потом втянулся внутрь Талисмана, в такт ее дыхания. Они выплеснулись в радужном потоке. Они втекали ей в рот и нос… там они обустроились, посверкивая на ее болезненной коже, как выпавшая ржа, и утопали внутри. Какое-то мгновение его мама была одета излучением —

— на долю секунды его мать сама была Талисманом.

Вся болезнь слетела с ее лица. Это не случилось, как в фильме, постепенно. Это произошло мгновенно. Она была больна… а потом стала здорова. Здоровый румяней расцвел на ее щеках.

Истонченные, посеченные волосы, стали блестящими и шикарными, цвета темного меда.

Джек разглядывал ее, пока она смотрела в его лицо.

— О… о… мой Бог… — прошептала Лили.

Это радужное излучение теперь бледнело, но здоровье оставалось.

— Мама? — он подался вперед. Что-то как целлофан зашуршало под его пальцами. Это была хрупкая скорлупа Талисмана. Он отложил ее на ночной столик. Он смахнул несколько упаковок с таблетками, освобождая для него место. Некоторые разбились об пол, но это было неважно. Ей больше не нужны были таблетки. Он с поклоном положил скорлупу, подозревая, нет, зная, что даже это скоро исчезнет.

Его мать улыбалась. Это была милая, немного удивленная улыбка.

«Привет, мир, я снова здесь! Как тебе это нравится?»

— Джек, ты вернулся домой, — наконец-то произнесла она и потерла глаза, как бы желая убедиться, что это не сон.

— Конечно, — ответил он. Он попытался улыбнуться. Это была очаровательная улыбка, несмотря на слезы, струящиеся из его глаз. — Конечно же, вернулся.

— Мне… намного лучше, Странник Джек.

— Да? — он улыбался, вытирая глаза ладошкой. — Это здорово, мам.

Ее глаза излучали тепло.

— Обними меня, Джеки.

В комнате на четвертом этаже опустевшего курортного отеля на Нью-Хэмпширском побережье тринадцатилетний мальчик по имени Джек Сойер наклонился вперед, закрыв глаза и улыбаясь, и крепко обнял свою мать. Его обычная школьная жизнь и друзья, игры и музыка, жизнь, наполненная школами, в которые нужно ходить, накрахмаленными простынями, на которых можно спать по ночам, (если жизнь такого буйного и непоседливого создания когда-нибудь можно было назвать обычной) возвращалась к нему, и он понимал это. Талисман и это сделал для него. Когда он вспомнил о нем, то взглянул на ночной столик.