Мне было крайне любопытно, вернутся ли бобры на плотину, и я решил помедлить в своей засаде. Выждав минут пять, я заметил, что некоторые бобры, из тех, что сидели на островках, погружаются в воду и плывут, направляясь в мою сторону. Покуда я наблюдал за ними, внезапно раздался глухой шум в листве возле плотины. Оглянувшись, я увидел росомаху, спешившую к частоколу. Однако вместо того, чтобы, как в первый раз, ползти, крадучись, вдоль бруствера, она схватила своими когтистыми лапами поваленный поперек ручья ствол и вскарабкалась на него, стараясь держаться стороны, противоположной запруде. Ветви этого дерева свисали горизонтально над парапетом. В одно мгновение виверра достигла одной из этих ветвей и, утвердившись на ней плашмя, заглянула вниз.
Но едва утвердилась она на этой новой позиции, как с полдюжины бобров, предполагая, очевидно, что враг далеко, вскарабкались на парапет, щелкая, как раньше, длинными тяжелыми хвостами. Едва они подошли к свисавшей ветке, как росомаха поднялась, насторожилась и приготовилась ринуться на добычу.
Теперь пришла моя очередь: я вскинул карабин и прицелился прямо в сердце зверю. Бобры, ошарашенные громом выстрела, нырнули в воду, а раненая росомаха свалилась с плотины. Я подбежал к ней и ударил ее прикладом; но каково было мое удивление, когда свирепое животное вонзилось клыками в дерево приклада и чуть не расщепило его. Я закидал его большими камнями, ловко увертываясь от клыков, и наконец прикончил топором.
Чудовищный зверь похож был на барса, который задрал нашего быка возле лагеря, но размерами поменьше. Я не соблазнился его тушей, не видя в ней никакого прока. Так как убитый зверь испускал отвратительный запах, я поспешил от него удалиться, оставив его там, где он свалился, и кратчайшей дорогой вернулся в лагерь.
Глава XVIII. Жилища бобров
Я избавлю вас от описания восторга жены и детей, услыхавших от меня рассказ обо всем виденном и о приключении с виверрой. Теперь, когда выяснилось, что причиной наводнения была плотина, воздвигнутая бобрами, зашлюзовавшими ручей, мы окончательно укрепились в нашем смелом намерении – обосноваться в котловине.
Бобры являлись для нас источником благосостояния, несравненно более существенным, чем служба в мексиканских рудниках, и даже чем самые рудники. Бобровая шкурка ценилась в два фунта стерлингов. В открытой мною колонии было не меньше ста бобров, а пожалуй, и больше; но, так как бобры размножаются необычайно быстро, давая ежегодно приплод в пять-шесть детенышей на самца и самку, не было никаких сомнений, что число их дойдет до многих тысяч.
Мы будем их охранять, поставлять им пищу, а также займемся истреблением виверр и других врагов бобра, которые окажутся в долине. Все это, конечно, будет способствовать их размножению, и, чтобы остановить чрезмерный прирост, мы будем убивать бобров постарше, бережно снимая с них драгоценный мех. Несколько лег такой работы – и мы вернемся в цивилизованный мир, нагруженные чудесными бобровыми шкурками, которые составят значительную ценность.
Местность, облюбованная для поселения, сильно выиграла в наших глазах. Я проникся уверенностью, что лучшего выбора сделать нельзя. Если бы даже мне дали сейчас выносливых здоровых быков, я, сказать откровенно, остался бы на месте. Шутка Марии оправдывалась: мы можем разбогатеть в пустыне.