Тихо проскользнул он по лагерю и лёгкой рысью побежал к скале…

Возле скалы Петров остановился и посмотрел вверх. Первые лучи солнца уже осветили трещину, возле которой рос эдельвейс.

У Петрова зуб на зуб не попадал то ли от холода, то ли от страха. Он глубоко вздохнул и полез на скалу.

Несколько раз его сандалии скользили по мокрому от утренней росы камню, но это не остановило его…

Он упрямо продолжал лезть вверх.

Вот он уже преодолел то место, до которого вчера долез Васечкин…

Вот ещё треть пути…

Вот и трещина…

Подтянувшись на руках, Петров вдруг увидел… скромный, ничем не примечательный цветок…

И тем не менее это был знаменитый эдельвейс!

Петров осторожно пробрался обратно в палатку. Васечкин по-прежнему мирно спал. Петров аккуратно пристроил эдельвейс в уголке и только было собрался юркнуть обратно в спальный мешок, как вдруг услышал какой-то подозрительный шорох. Шорох стал тем более подозрительным, что вслед за ним раздался… шёпот.

Петров напрягся, прислушался. Шёпот раздавался совсем близко, но, к удивлению Петрова, он не мог разобрать ни слова, разговор явно шёл на чужом языке. Это было уже совсем странно, тем более что какие-то звуки и интонации в чужеземном говоре были определённо знакомы Петрову, казалось, ещё чуть-чуть, и он поймёт, о чём речь. Но – увы! – он ничего не понимал. И Петров решил разбудить Васечкина.

Однако осуществить эту затею оказалось не так-то просто. Петрову пришлось пойти на крайнюю меру – он зажал ему нос, а чтобы Васечкин не заорал спросонья, в последний момент отпустил нос и зажал ему рот. И пока возмущённый Васечкин трепыхался под мощной петровской ладонью, Петров нагнулся прямо к его уху и прошептал.

– Тс-с-с-с!..

Васечкин притих, удивлённо глядя на Петрова.

– Слушай! – зашептал Петров, вытягивая палец в направлении подозрительных звуков.

Васечкин прислушался.

– Фэ атансьон! – сказал один голос. – Нэ фэ па де брюи![1]

– Пардон! – отвечает другой. – Тю тэ не рапель па де кэль кулер э люр тант?[2]

– Да это же французский! – удивился Васечкин.

– Я слышу, что-то знакомое! – обрадовался Петров.

– Тс-с-с-с!.. – на этот раз прошептал Васечкин. – Дай послушать!

– Са сэра ун гран сюрпри![3] – сказал один голос совсем близко от палатки.

– Тю э сюр ке ле рюс эм ле сюрпри?[4] – спросил другой.

– Абсолюман![5] – отвечал первый.

– «Ле рюс» – это что-то знакомое! – прошептал Петров.

– «Ле рюс» – это «русские», – сказал Васечкин.

– А, – опять обрадовался Петров, – я чувствую, что-то родное…

– А что ж такое «сюрпри»? – размышлял Васечкин. – Тоже что-то очень знакомое… А, вспомнил! «Сюрпри» – это «захватить врасплох». Точно! Нам Инна Андреевна ещё рассказ переводила! Как это я сразу не сообразил!

Французская речь и шуршание тем временем стали удаляться от палатки.

– Погоди, погоди! – продолжал раздумья Васечкин. – Французы ночью хотят русских захватить врасплох? Это что ж получается?! Мало им Бородина!!! Шпионы проклятые! Чего задумали?! Ночью!!! Русских!!! Врасплох!!!

Васечкин мигом выскочил из мешка и стал шарить вокруг в поисках оружия.

– Вот оно, Петров! – возбуждённо говорил он. – Вот оно!!! Теперь все узнают, чего мы стоим! Наконец-то! Я не зря верил! – Васечкин нащупал свой зонт и взял его наизготовку. – Мы им все планы сорвём! Вперёд, Петров! За мной! Во имя!..