Фьора заперла двери своей памяти, оставив там яркие воспоминания о своей первой и единственной брачной ночи. Филипп был прекрасным учителем, но она не хотела здесь вспоминать ни о чем. К тому же откуда-то донеслись крики, и Пиппа выскочила из комнаты, сетуя на то, что в «этом доме» невозможно иметь и пяти минут покоя.

Вскоре она вернулась и бросила на пол у кровати какое-то существо в лохмотьях, издававшее жалобные стоны.

– Это создание бродило вокруг дома. Ты не знаешь случайно, кто это?

Куча тряпок зашевелилась, и оттуда показалось перепуганное лицо Хатун. По лбу татарки текла кровь.

Фьора вскрикнула и тотчас же опустилась перед ней на колени. Лицо Хатун расплылось в счастливой улыбке.

– Хатун! Что с тобой случилось?

Она хотела обнять девушку, прижать к себе и вытереть кровь, которая все еще текла по ее лицу, но Пиппа грубо оттолкнула Фьору:

– Не трогай ее! Ответь-ка сначала на мой вопрос! Кто это?

– Ее зовут Хатун. Мой отец купил ее мать-татарку, когда та была беременна. Хатун родилась во дворце, она всегда со мной.

– Ха! Так это рабыня! – воскликнула Пиппа.

– Да, но я ее никогда не считала рабыней. Я… я люблю ее. Надо поухаживать за ней. Видишь, она ранена!

– Сама виновата. Она дралась, как разъяренная кошка, когда Беппо, мой младший брат, схватил ее. Она даже оцарапала его. Тогда он ее ударил. Интересно бы знать, что она здесь делала?

– Сначала ей надо оказать помощь, – крикнула Фьора. – Ты видишь, она умирает!

Хатун попыталась подняться, но силы оставили ее. Она упала на плиты пола, лицо ее побледнело, а нос заострился. Ничего не сказав Фьоре, Пиппа наклонилась, взяла Хатун на руки и положила на постель, ругаясь при этом, что ее лохмотья испачкают чистые простыни.

Но, надо признать, Пиппа была энергичной особой. В один момент под обеспокоенным взглядом Фьоры она промыла рану, помазала ее чем-то, и кровь сразу остановилась. Затем она поднесла к носу девушки большой флакон с сильно действующей солью. Хатун чихнула и пришла в себя.

– Вот! Теперь ты видишь, что она не умерла! – удовлетворенно сказала Пиппа. – Пусть все расскажет!

– Немного терпения! – возмутилась Фьора. – Дай ей что-нибудь выпить! Немного вина…

– Еще чего! Ты будешь здесь приказывать?! – прорычала Вираго, но пошла все-таки за вином.

Она плеснула немного вина на дно кружки и дала его выпить Хатун, которая, несмотря на крайнюю усталость, все-таки пришла в себя и смогла говорить. Она рассказала, как на следующий день после похорон своего господина она, переодевшись в лохмотья нищенки, пришла к стенам монастыря Санта-Лючия. Инстинкт любящего существа подсказывал ей, что Фьоре в этом «святом» доме угрожала опасность. Она не отходила от монастыря, лишь ненадолго покидая свой пост, чтобы купить себе что-нибудь поесть на те монетки, что ей бросали прохожие…

– У тебя не было столкновений с братством нищих? – спросила Пиппа. – Это удивительно. Церкви и монастыри – это лучшие места для попрошаек. За них обычно платят…

– Я не видела никого, – сказала Хатун, подняв на громадную женщину свои миндалевидные глаза. – Может быть, нищий, постоянно стоящий в этом месте, был болен?