– Здравствуйте.

Ни одна душа не отреагировала, как будто сговорившись. «Гады, националисты», – подумал я, и к букету испорченного настроения добавилась еще одна пикантная нотка.

– Можно чаю?

– Зеленого, черного? С жасмином, с бергамотом, с липой? С сахаром, с медом…

– С медом, – выпалил я, потому что понял – если продавщицу не прервать, то бесстрастно произносимый ряд товаров и услуг будет звучать до отхода моего поезда.

Она назвала цену и стала заваривать чай. Я прислонил к стене кульки и расстегнул пару пуговиц на плаще.

Минуты через две чай мне подал юноша лет шестнадцати, голубоглазый и курчавый, похожий на мать.

– Ваш сын? – спросил я от нечего делать.

– Да, – буркнула хозяйка, давая понять, что не хочет вступать в разговор.

В это время двери хлопнули, и из магазина вышел последний кроме меня посетитель. Было уже довольно поздно.

– Вы гость? – неожиданно спросила хозяйка, энергично вытирая прилавок.

– Да, – ответил я, тоже давая понять, что не желаю продолжать разговор.

– Вам понравился наш город?

– Ужасно, – сказал я, и в этом не было ни капли неправды.

– Вы купили, я вижу, много подарков. Может, купите у меня несколько пачек чаю? Есть чай из Цейлона, Индии, Китая…

– Нет, нет. Поверьте, я люблю чай, но сильно потратился и не могу купить ничего, кроме постели в поезде.

– Ладно, – сказала хозяйка и продолжила остервенело и молча протирать прилавок.

Лимон плавал на поверхности, чай дымился, а я дул па него, потому, что не умею пить горячее.

– У вас есть дети? – спросила вдруг хозяйка.

– Да. Двое. Девочки.

– Вы счастливый человек.

– Согласен. Но ведь и вы счастливы. У вас есть сын.

– Мой сын… – Она произнесла эти слова мечтательно и мягко. Потом, будто вспомнив, что здесь посторонние, добавила сдержаннее: – Это мое счастье и моя опора. Вы похожи на доктора, – продолжала она. – Я пожал в ответ плечами. – И мне хочется поделиться с вами тем, что у меня на душе.

– Я – незнакомый вам иностранец.

– Тем лучше. Вы никому не расскажете и, может, никогда больше не будете в нашем городе.

Я пил чай, а она продолжала:

– Я хотела его убить. Его отец бросил меня, и я хотела сделать аборт. Подруга договорилась с доктором, тетя дала деньги, и я пошла в больницу. Мне было лет двадцать. Никто ни о чем ни разу не говорил со мной серьезно. Что я могла понимать? И вот я вхожу в кабинет, ложусь по приказу на кресло…

Она все терла уже сияющий прилавок и не поднимая глаз продолжала рассказ. Из подсобки слышно было, как мыл стаканы и что-то мурлыкал под нос ее сын.

– А за окном больницы – храм. И там начинается служба. Был какой-то праздник. И вдруг начинают звонить колокола! Звон врывается в кабинет, а я лежу на кресле с расставленными ногами. Доктор гремит рядом своими хирургическими инструментами… И вдруг какая-то сила подбрасывает меня на ноги, я одеваюсь на ходу и пулей вылетаю из кабинета. Этот звон стоит в моих ушах до сегодняшнего дня. Я слышу его каждый раз, когда смотрю на моего мальчика. Страшно подумать, что его могло бы не быть рядом со мной.

Мой чай остывал. Я пил его и смотрел на женщину, которая, казалось, разговаривала сама с собой и вытирала прилавок.